— Вернемся в кровать, — сказал я ему. — Если ты несколько дней будешь отдыхать и есть, мы сможем понемногу начать твое лечение.
Он пошевелился, а когда я взял его за руку, поднялся на дрожащие ноги.
— Пожалуйста, как можно скорее. Я должен стать сильнее, Фитц. Я должен жить, и должен уничтожить их.
— Что ж. Давай начнем с того, что проспим эту ночь, — предложил я ему.
Я отвел его обратно к кровати и хорошенько укутал в одеяло. Стараясь не шуметь, я убрал комнату и подбросил в огонь дров. Наполнил чашку бренди. Это было ежевичное бренди, гораздо лучшего качества, чем я мог себе позволить в молодости. И все-таки устойчивый ягодно-цветочный вкус перенес меня в те дни. Я со вздохом опустился в кресло Чейда и вытянул ноги к огню.
— Фитц?
— Я здесь.
— Ты не спросил меня, почему я вернулся. Зачем я искал тебя.
Его голос был пропитан усталостью.
— Курьер сказала, что ты ищешь своего сына. Своего нежданного сына.
— Боюсь, это безнадежно. Мне казалось, я нашел его там, на рыночной площади города, — он покачал головой. Его голос стал ниже. Мне пришлось напрячься, чтобы разобрать слова. — Он — то, что им нужно. Слугам. Они думали, что я знаю о его существовании. Довольно долго допрашивали меня, пытаясь выжать из меня тайну, которой я не знал. А когда, наконец, они сказали мне, стало ясно, что я совершенно ничего не знаю о нем. Они, конечно, не поверили. Снова и снова они хотели вызнать, где он и у кого родится. Многие годы я повторял, что это невозможно. Я даже спросил их: «Если такой ребенок существует, неужели я бы оставил его?» Но они были так уверены, и я тоже поверил, что они правы.
Он замолчал. Я подумал, что он заснул. Как мог он заснуть посреди такой ужасной истории? Когда он снова заговорил, его голос стал хриплым.
— Они считали, что я солгал им. После того, как они… схватили меня.
Он замолчал. Я слышал, как старается, чтобы голос не дрожал, когда он вновь заговорил:
— Сначала, когда мы вернулись, я и Прилкоп, они выражали нам почтение. Начались долгие вечера пиров, и они просили нас снова и снова рассказывать о каждом моменте того, что мы видели и что делали. Писцы все записывали. Это… это ударило мне в голову, Фитц. Быть удостоенным такой чести и славы. Прилкоп был более сдержан. Однажды он исчез. Они сказали мне, что он решил посетить свою родину. Но шли месяцы, и я начал подозревать, что мне лгут, — он закашлялся. — Я надеюсь, что он сбежал или умер. Ужасно думать, что он до сих пор в их руках. Но тогда начались их бесконечные расспросы. А потом, после того как они открыли, что же собственно ищут, а у меня так и не нашлось ответов для них, ночью они вывели меня из комнаты. И начались пытки. Поначалу все было не так уж плохо. Они настаивали, что я знаю, и что если меня долго не кормить или держать в холоде, я вспомню что-нибудь, сон или случай. И я поверил им. Я пытался вспомнить. Но в то же время я впервые послал гонцов к тем, кто мог что-то знать, чтобы предупредить их, чтобы они спрятали ребенка, пока не я приду за ним.
Загадка разрешилась. Послание, отправленное Джофрон, и ее настороженность сразу обрели для меня смысл.
— Я думал, что я был осторожен. Но они узнали. Они снова заперли меня. Кормили и поили, и ничего не спрашивали. Но я слышал, что они сделали с теми, кто помогал мне. О, Фитц. Ведь они были совсем дети!
Он вдруг задохнулся, а потом внезапно заплакал. Я хотел подойти к нему, но у меня не было для него утешения. И я знал, что ему не нужно ни сочувственных слов, ни теплых прикосновений. Он не хотел ничего из того, что не смог дать этим жертвам. Так что я вытирал слезы со своих щек и ждал.
Наконец он закашлялся и натянуто произнес.
— И все же. Были те, кто остался верен мне. Время от времени, они присылали мне сообщения, давали знать, что еще двое смогли сбежать и попробуют предупредить моих друзей. Я хотел сказать им, чтобы они прекратили, но не мог ответить на их сообщения. В те годы Слуги взялись за меня всерьез. Время боли сменяло время одиночества. Голод, холод, безжалостный свет и жар солнца, а затем — искусные пытки.
Он замолчал. Я знал, что его история не закончена, но решил, что он сказал столько, сколько смог произнести вслух. Я оставался, где был, прислушиваясь к пламени, к треску горящего дерева. В этой комнате не было окон, но я слышал отдаленный вой ветра в печной трубе и понял, что буря набирает силу.
Шут зашептал. Мне потребовалось некоторое время, чтобы отделить его слова от воя штормового ветра.
— …поверил им. Он где-то был. Они перестали задавать мне вопросы о нем, но продолжали мучить. Когда же они прекратили… я понял, что Слуги нашли его. Я не знал, используют ли они его или уничтожат, чтобы помешать ему изменить мир. Что бы они ни делали, мне ничего не говорили. Забавно. Много лет назад я послал к тебе людей, чтобы ты нашел моего сына. Суждено было дойти только одному курьеру. И слишком поздно, чтобы спасти его. Опоздал на годы.
Его голос слабел, стекал в сон.
Я тихо заговорил, не желая его разбудить, но слишком заинтересованный, чтобы сдержаться.
— Много лет назад ты сдался? Курьеру потребовались годы, чтобы добраться до меня?
— Годы, — устало сказал он. — Много лет назад, когда я еще надеялся. Когда я еще верил, что Слуги могут показать лучший путь. Если бы я смог первым добраться до мальчика…
Его голос затих. Я смотрел в огонь и думал о Би. Сейчас она спит в своей кровати. Завтра днем, если голуби успеют долететь, Рэвел сообщит ей о птице, и что я благополучно добрался до Баккипа. Сегодня же мне нужно найти бумагу, написать ей письмо и отправить его с курьером. Мне нужно объяснить ей, почему я оставил ее так внезапно, что мне потребуется больше времени, чем я думал поначалу. Я обдумывал, не послать ли за ней. Каждый ребенок должен побывать в замке Баккип на Зимнем празднике! Но потом я понял, что она не успеет приехать вовремя. Я также не мог решить, кому доверяю настолько, чтобы отпустить ее в долгую зимнюю дорогу из Ивового леса в Баккип. В следующем году, я пообещал себе. В следующем году мы пораньше выедем из поместья и поедем в замок. Только я и она.
Я наслаждался этой мыслью, пока вдруг не подумал о Шуте и его нежданном сыне. Он никогда не знал своего ребенка. Значит ли это, что он никогда не мечтал делить с ним такие вещи? Я заговорил с огнем.
— Курьер не могла сказать мне, где искать ребенка. И я понятия не имел о том, сколько ему может быть лет.
— Я тоже. И не знаю, где он. Знаю только, что многие пророчества говорили о таком ребенке. Слуги были убеждены, что такой ребенок должен где-то быть. Они требовали ответа от меня всеми способами, какие только могли придумать. Не верили, что я не знаю такого ребенка. Что я уже не мог увидеть, где он и кто он…
Внезапно он застонал и выгнулся на кровати.
— Это было так давно… мой живот. Ох, — он сжался, а потом откатился на край кровати. — В этой комнате есть уборная? — спросил он отчаянно.
Желудок Шута ужасно бурчал, пока я вел его к узкой двери. Он оставался внутри так долго, что я начал беспокоиться. Затем дверь открылась, и он вышел на ощупь. Я взял его за руку и повел к кровати. Он слабо растянулся на ней, и я укрыл его. Какое-то время он просто дышал. Потом сказал:
— Может, никакого сына никогда не было. Я очень надеюсь на это. Пусть бы он никогда не существовал, они бы не нашли его, не уничтожили, не сделали своей пешкой, — он снова застонал и беспокойно заметался по кровати. — Фитц?
— Я здесь. Тебе принести что-нибудь? Бренди? Воды?
— Нет. Спасибо.
— Поспи. Тебе надо отдохнуть. Завтра мы подумаем, чем тебя кормить. Нужно укрепить твои силы, прежде, чем группа займется твоим лечением.
— Я сильнее, чем кажусь. Сильнее, чем тогда, когда ты нашел меня.
— Возможно. Но я больше не стану рисковать без необходимости.
Долгое молчание. Бренди и еда начали действовать. На меня вдруг навалилась дневная усталость. Я подошел к другой стороне кровати и скинул сапоги. Я сбросил верхнюю одежду и повалился на огромную кровать рядом с Шутом. Перина была глубокой и мягкой. Я зарылся в нее и закрыл глаза.
— Фитц.
— Что?
— Ты можешь убить ради меня?
Мне не нужно было обдумывать ответ.
— Да. Если понадобится. Но, Шут, здесь ты в безопасности. Вокруг тебя прочные стены замка. Я рядом. Никто не знает, где ты. Спи спокойно.
— Ты можешь убить ради меня, если я попрошу тебя?
Он повторил свой вопрос, будто в бреду. Я мягко проговорил:
— Тебе не придется просить меня. Если кто-то угрожает тебе, я убью его. Это так просто.
Я больше не предлагал ему уснуть. Не так-то это просто после пыток. До сих пор бывали ночи, когда я, вздрогнув, просыпался, думая, что вернулся в подземелье Регала. Мало что могло привести к такому внезапному приливу ужаса: запах определенного вида угля, скрип затягивающейся веревки, лязг, похожий на захлопнувшуюся дверь камеры. Даже просто темнота. Просто одиночество. Не открывая глаз, я положил на его плечо руку.
