10.
Появлению этого посетителя в "кабинете" Панова предшествовали шум и крики в коридоре, какая-то возня, потом дверь распахнулась и расхристанный и растрепанный человек, ворвавшись в нее, бухнулся перед Пановым на колени. Он невольно вздрогнул и попятился. А расхристанный железной хваткой вцепился в его ноги и завыл, мотая головой:
– Родной… Только ты… Сынок единственный помирает. Только ты…
Панов недоуменно взглянул на Мишу, появившегося следом и такого же расхристанного и разлохмаченного, – тот только смущенно развел руками. Вдвоем они кое-как подняли незнакомца с колен (тот упирался и выл), усадили на кушетку. Миша сбегал за водой. Пока гость пил, стуча зубами о край чашки, Панов рассмотрел его получше.
Незнакомец был одет в форму полковника авиации, только сейчас его форменная рубашка с погонами была расстегнута почти до пупа, а один погон висел полу оторванным – Миша, по всему видать, стоял в коридоре насмерть. Кадык на загорелой шее полковника двигался судорожно; подождав, пока он покончит с водой, Панов решительно забрал кружку.
– Ну? – спросил властно.
– Сынок… Пятнадцать лет… Все отказались, все… Только ты… – полковник заплакал.
– Дмитрий Иванович, говорил я ему, – с досадой заметил Миша. – Только зря время терять…
– Родной…
Полковник сполз с кушетки и вознамерился было снова встать на колени, но Панов с Мишей упредили.
– Машина хоть у вас есть? – спросил Панов, поняв, что армия просто так не отвяжется.
– Такси. У подъезда, – полковник сглотнул.
– Останешься за меня, – повернулся Панов к Мише и виновато развел руками в ответ на его укоризненный взгляд…
* * *
Его провели в комнату, маленькую, но светлую. По прозрачному исхудавшему лицу мальчика на койке в углу, его почти невесомым рукам, лежавшим поверх одеяла, Панов сразу понял, что Миша был прав. Но отступать было уже некуда.
Он провел рукой над головой больного и невольно сморщился – в ладонь полыхнуло так, что закололо в пальцах. Дальше можно было уже не обследовать, но добросовестно довершил начатое. Злое пламя билось только под теменем мальчика, но и этого было достаточно. Он уже привычно окутал этот огонь холодом, истекавшим из его рук, даже сделал это старательней обычного. Но усыплять больного не стал.
Тот, в свою очередь, внимательно следил за его движениями. В глазах его сиял такой свет, что Панову стало как-то неловко. Ему уже не раз за эти недели доводилось встречаться с обреченными людьми; всегда это было неприятно и тягостно. В этот раз было иначе: он уже мог уходить, но почему-то не хотел этого. И он присел на стул рядом с койкой.
– Ну что? – спросил больной. Голос у него был тихий, но звучный.
Панов виновато развел руками.
– Безнадежно?
Он молча кивнул. Почему-то сейчас он чувствовал себя неспособным на обычную успокаивающую ложь.
– Говорил я ему! – с легкой досадой сказал мальчик, и Панов понял, что это он об отце. – Знаете, сколько тут до вас побывало всяких… – он замялся.
– Шарлатанов? – подсказал Панов.
Мальчик в знак согласия закрыл и снова открыл глаза.
– И я такой же?
– Нет… Вы – нет, – медленно выговорил больной. – Я ощущал, как от ваших рук исходило… И боль совсем пропала. Знаете, хуже всего – это боль. Просто невозможно. У родителей все деньги ушли на обезболивающие. Отец и машину продал…
– Больше не будет болеть, – заверил Панов.
– Совсем?
Он кивнул.
– Хорошо. Жаль только, что вы так поздно. А то у них, наверное, даже на похороны не осталось…
Панов сглотнул. Мальчик проговорил это спокойно и деловито – словно речь шла о ком-то другом.
– Тебя как зовут? – спросил он больного.
– Игорь. А вас?
– Дмитрий Иванович.
– Приятно было с вами познакомиться.
– Мне тоже, – невольно отозвался он и вдруг спросил: – Тебе не страшно?
– Нет, – спокойно ответил Игорь. – Было немного в самом начале. Потом прошло. Плохо только, что это так долго. И родителей жалко: мама плачет, отец бегает, экстрасенсов всяких ищет…
– Теперь уже недолго, – неожиданно для себя заверил Панов.
– Я знаю, – мальчик еле заметно улыбнулся. – Я это сегодня понял. Знаете, мне сон приснился: свет вокруг, такой яркий-яркий, и кто-то в белом меня зовет. Было хорошо и совсем не страшно. Мне даже стыдно стало, что я когда-то боялся. Человек не должен этого бояться…
– Это еще апостол Павел говорил, – подтвердил Панов.
– Вы – верующий? – спросил Игорь.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Крещеный. В детстве бабушка учила меня молиться, но потом я все забыл. И только раз, мне тогда было двадцать пять, вспомнил те молитвы.
– Почему?
– У меня был аппендицит и меня везли на операцию. Было очень страшно.
– Все прошло нормально?
– Не совсем. Хотя мне потом говорили, что случай был самый банальный. Но… Оперировал какой-то практикант, который все время пытался мне что-то не то отрезать. Хорошо рядом опытный врач стоял…
Мальчик улыбнулся:
– Наверное, вы это чувствовали, поэтому и молились, – подытожил он. – Знаете, я тоже раньше читал Библию и не понимал. И сейчас не все понимаю. Чувствую только, что за этим стоит нечто очень большое, даже великое. Человеку это тяжело постичь, поэтому, наверное, все и верят по-разному.
– А родители твои?
– Раньше не верили, но как я заболел… – Игорь повернул голову, и Панов увидел в углу комнаты несколько икон. – Это хорошо – так им будет легче все перенести. Только вот отец мучается, считает, что это его Бог наказал.
– Почему?
– Это давно было. Я только родился, отец с друзьями выпили с радости, и самолет к вылету он плохо подготовил. Тот и разбился – людей много погибло. Следствие вины отца не установило, а сам он не признался – боялся мать одну с маленьким оставить. Он мне сам все рассказал, стоял тут на коленях и плакал…
– А ты как считаешь?
– Я думаю, что он ошибается, – Игорь вздохнул. – Я считаю, что это было бы слишком просто. Как в американских фильмах: провинился – получи наказание. Мне кажется: Бог наказывает по-другому. Вы ему скажите, чтоб не мучился, – внезапно попросил он, – вам он поверит.
Панов кивнул.
– Сам я долго думал, – продолжил Игорь, глядя на него своими сияющими глазами, – почему мне такое? Почему сейчас, так рано? И долго не находил ответа. А потом вдруг подумал: хотел бы я прожить такую жизнь, как мой отец? И понял, что нет. Так может Бог просто спас меня, и это не наказание, а милость?
Знаете, даже странно как-то: в Библии ясно написано, что человек не умирает совсем – просто переходит в другую жизнь. А люди почему-то боятся. Плачут, по врачам бегают, целителям; готовы все отдать, чтобы промучаться здесь, на земле, еще немного. Странно, да?
