— Женитьба или аборт, — сказал Питер Голдсмит и затянулся трубкой. — Малый не промах.
Она посмотрела на свои руки. Грязь забилась в небольшие морщинки на костяшках и под ногти. Руки леди выдают ее привычки, — услышала она внутри себя голос своей матери. Мне придется выйти из церковной общины. Беременная дочь. Руки леди…
Ее отец сказал:
— Я не хотел бы совать нос не в свое дело, но все-таки он… или ты… вы соблюдали какие-нибудь предосторожности?
— Я приняла противозачаточную таблетку, — сказала она. — Но она не подействовала.
— Ну тогда здесь нет ничьей вины, разве что ваша общая, — сказал он.
— И я не могу обвинять тебя в чем-нибудь, Фрэнни. В шестьдесят четыре забываешь, что такое двадцать один. Так что оставим разговоры о вине.
Она почувствовала огромное облегчение. Ощущение было немножко похоже на обморок.
— Твоя мама найдет, что сказать тебе о вине, и я не остановлю ее, но я не буду с ней заодно. Ты понимаешь это?
Она кивнула. Ее отец больше уже не пытался возражать матери. Только не вслух. Все дело было в ее язвительности. Он однажды сказал Фрэнни, что когда ей перечат, то ситуация иногда выходит из-под контроля. А когда ситуация выходит из-под контроля, то она может сказать такое, что зарежет человека без ножа, а пожалеет она об этом только тогда, когда будет уже слишком поздно залечивать рану. Фрэнни подумала, что, вероятно, много лет назад перед ее отцом стоял выбор: продолжать сопротивление, что неминуемо приведет к разводу, или сдаться. Он предпочел второе — но на своих собственных условиях.
Она спросила спокойно:
— Ты уверен, что в этой ситуации ты сможешь остаться в стороне, папочка?
— Ты просишь меня занять твою сторону?
— Я не знаю.
— Что ты собираешься со всем этим делать?
— С мамой?
— Нет. С собой, Фрэнни.
— Я не знаю.
— Выйдешь за него? Вдвоем можно жить на те деньги, что и в одиночку. Так говорят, во всяком случае.
— Не думаю, что смогу сделать это. Мне кажется, я разлюбила его, если вообще любила когда-нибудь.
— Ребенок? — Трубка его хорошо раскурилась, и в летнем воздухе разлился сладкий запах дыма. В саду сгустились тени и загудели сверчки.
— Нет, дело тут не в ребенке. Это случилось бы и так, и так. Джесс…
— Она задумалась, пытаясь определить, что же все-таки не так в Джессе, что-то, на что сейчас она может не обратить внимания в этом порыве, к которому вынуждал ее будущий ребенок, порыве решать и действовать, стараясь выбраться из-под угрожающей тени ее матери, которая сейчас покупала перчатки на свадьбу лучшей подруги детства Фрэн. Что-то, что сейчас можно похоронить, но что тем не менее будет беспокойно ворочаться под землей шесть месяцев, шестнадцать месяцев или двадцать шесть лишь для того, чтобы в конце концов подняться из могилы и наброситься на них обоих. Жениться в спешке, раскаиваться всю жизнь. Одна из любимых пословиц ее матери.
— Он слабый, — сказала она. — Точнее я не могу объяснить.
— Ты не можешь доверить ему себя, Фрэнни?
— Да, — сказала она, думая о том, что ее отец ближе подобрался к тому, что она хотела выразить. Она не доверяла Джессу, который происходил из богатой семьи и носил синие рубашки. — Джесс хочет, как лучше. Он хочет поступить правильно, это действительно так, но… Два семестра назад мы пошли на вечер поэзии. Его устраивал человек по имени Тед Энслин. Зал был переполнен. Все слушали очень торжественно… очень внимательно… так, чтобы не пропустить ни одного слова. Ну а я… ну ты же меня знаешь…
Он успокаивающе обнял ее одной рукой и сказал:
— Фрэнни попала в рот смешинка.
— Да, так оно и было. Похоже, ты очень хорошо меня знаешь.
— Немного знаю, — сказал он.
— Она — смешинка, я хочу сказать — появилась неизвестно откуда. Я сама не хотела этого. Это никак не относилось к поэзии мистера Энслина, поэзия была в полном порядке. Дело было в том, как они смотрели на него.
Она посмотрела на отца, чтобы увидеть его реакцию. Он просто кивнул ей, чтобы она продолжала.
— Короче, мне пришлось убраться оттуда. Джесс просто взбесился. И я считаю, у него было право на это… с моей стороны это был такой детский поступок, такой детский способ восприятия, все это так… но со мной это часто бывает. Не всегда, конечно. Я могу серьезно заниматься делом…
— Да, ты можешь.
— Но иногда…
— Иногда смешинка залетает тебе в рот, а ты одна из тех, кто не может выплюнуть ее обратно, — сказал Питер.
— Наверное, я такая. Так или иначе, но Джесс не такой. И если мы поженимся… он раз за разом будет обнаруживать дома этого непрошеного гостя, которого я впустила. Не каждый день, но достаточно часто для того, чтобы он вышел из себя. Тогда я попытаюсь… и мне кажется…
— Мне кажется, это сделает тебя несчастной, — сказал Питер, крепче обняв ее.
— Да, это так, — сказала она.
— Тогда не позволяй своей матери себя переубедить.
Она закрыла глаза и почувствовала еще большее облегчение, чем в прошлый раз. Он понял. Каким-то чудом.
— Как бы ты отнесся к тому, чтобы я сделала аборт? — спросила она после паузы.
— У меня такое впечатление, что именно этот вариант ты и хочешь обсудить.
Она посмотрела на него удивленно.
— Может быть, ты и прав, — сказала она медленно.
— Слушай, — сказал он и впал в парадоксальное молчание. Но она слушала и слышала воробьев, сверчков, гудение самолета высоко в небе, чей-то призыв к Джеки, чтобы он немедленно шел домой, шум косилки, машину, несущуюся по шоссе N1.
Она как раз хотела спросить, все ли с ним в порядке, когда он взял ее за руку и заговорил.
— Фрэнни, тебе, конечно, нужен бы отец помоложе, но тут я ничем не могу помочь. Я женился только в пятьдесят шестом.
Он задумчиво посмотрел на нее в свете сумерек.
— Карла была не такой в те дни. Она была… черт возьми, она была молода. Она не менялась до тех пор, пока не умер твой брат Фредди. До того момента она была молодой. После того, как Фредди умер, внутри у нее все застыло. И… ты не должна думать, что я хочу сказать о твоей матери что-нибудь плохое, Фрэнни, даже если со стороны это выглядит отчасти и так. Но мне кажется, что Карла… окаменела… после того, как умер Фредди. Она покрыла свои взгляды на мир тройным слоем лака и одним слоем быстро застывающего цемента и объявила, что это хорошо. А сейчас она похожа на смотрителя в музее, и если она видит, как кто-то трогает выставленные там экспонаты-идеи, то взирает на это крайне неодобрительно. Но она не всегда была такой. Тебе придется поверить мне на слово, но это действительно так.
