Предсказала Трифону древняя колдунья из подземных пещер, что одна из дочерей царя Миколы ему жизнь спасет, а другая – трон отберет, но не сказала, какая именно что сделает. Он бы давно от девчонок избавился, да спасительницу будущую погубить боялся. Оттого он и Настасью к царевнам приставил. Долго Настасья к девушкам приглядывалась, покуда не решила, что Василиса для Лесного царя опасна, кому ж трон занять, как не красавице писаной, к чьей красе ни бедный, ни богатый, ни простой, ни знатный, ни человек, ни обитатель лесной равнодушным остаться не может. А тут как раз Трифон камень-то и обнаружил, а вместе с камнем и наследника законного. Вот и решил он одним махом двух зайцев убить. Знал, что Матвей пойдет Василису спасать. Знал и то, что одному царевичу до Василисы не добраться, а вот если омутник ему помогать станет, то попадут они к чародею, там и погибнут. Так бы по его и вышло, кабы не две старушки, коротающие свой век в тихой деревеньке, да кабы не Варвара, что за Михрюткой увязалась. Вот она пророчество и исполнила, закрыла собой наследника, спасла; тем самым трона Трифона лишила, который он незаконно занял.
Тут вспомнил Михрютка про спутников своих, головой по сторонам завертел. Бабка улыбнулась, в сторону моря посмотрела. Михрютка тоже глянул, а там на бережке сидят в обнимку Матвей с Василисой и ничего вокруг не видят, друг на друга не налюбуются. Порадовался Михрютка чужому счастью, подумал с гордостью, что с заданием-то владыки лесного он все-таки справился: и в горе помог, и мечту заветную исполнил. Матвей-то теперь царю обеих дочек вернет, значит, может на любой из них жениться, все по закону. Обеих? А где же Варвара-то? Что же ее не видно, не слышно? Вновь стал Михрютка оглядываться – нет нигде Варвары. У бедняги аж в глазах потемнело. Вспомнил он, как по лабиринту каменному мчался, по ступенькам тающим прыгал с бедной лягушкой, что ни жива ни мертва от страху в кармане его сидела. Неужели выронил царевну? Неужто сгинула Варвара в замке чародейском? А бабка-то Гапа права: кабы не увязалась за ними Варвара, не победить бы им чародея. Ведь она им жизнь спасла: и бабке, и Михрютке. Слезы навернулись на глаза омутнику, тут уж бабке жалко его стало, мысли-то Михрюткины она и без заклинаний давно читала. Потянула она его за руку, отвела в сторонку да под кустик указала. Сидит там, в тенечке, лягушка, взгляд печальный.
– Как же так, бабушка? – Михрютка спрашивает. – Ведь развеялось колдовство, и статуи ожили, а Варвара почему лягушкой осталась? Что же делать-то?
– Эх, Михрютка, глуповат ты еще для владыки, – снова посетовала бабка, – али мало сам в шкурке лягушачьей бегал?
– Так это ты Варвару заколдовала?
– Я, милок, я, только не напрямую заколдовала, а защиту от чар колдовских поставила. Это значит, как только кто на царевну чары навести попытается, так станет она лягушкой, а лягушку чары не берут.
Глядит Михрютка, а на месте лягушки уже Варвара сидит, глазами хлопает и молчит, с Михрютки взора не сводит.
– Ты говори, не бойся. – Бабка ее подбадривает. – Я с тебя все заклятия-то сняла.
Поблагодарила царевна бабку и снова замолчала, видно, привыкла уже рот на замке держать.
Посмотрел омутник на шкатулку, потом на Агриппину. Она плечами пожимает: ты, мол, царь теперь, тебе и решать. Пошел Михрютка к морю синему, с поклоном к владыке морскому обратился.
Вынырнула тут русалка прекрасная, дочка царя морского, взяла у Михрютки шкатулку, героем его назвала и вручила ему ожерелье из жемчужин редких – подарок владыки морского. Михрютка ожерелье сразу Варваре подарил. Ведь если подумать, это она всех спасла, когда Михрютку собой прикрыла. Только русалка в глубинах морских скрылась, подкатила к берегу волна-карета да обратно путешественников в мгновение ока доставила.
И пути их разошлись. Матвей-царевич отправился дочек царю Миколе возвращать, Агриппина в деревеньку свою вернулась, чтобы поскорее Пелагию успокоить, новости радостные ей сообщить, а Михрютка в родной лес направился. Слухи-то, что птицы, летают, опередили омутника бывшего, а теперь Лесного царя. Все обитатели лесные ему в ноги кланяются, владыкой величают. Трифон-самозванец бежать пытался, так его лешие отловили и к владыке новому доставили. Михрютка думал, что и Трифон, и Настасья вместе с замком колдовским испарятся, но они-то призраками не были, так что пришлось обоим ответ держать за козни свои. Видал Михрютка во дворце у чародея птиц чудных, разноцветных, что человечьим языком разговаривают. Понравились ему птицы те, вот в таких он Трифона с Настасьей и обратил. Посадил их в клетку золоченую, да и подарил Матвею с Василисой на свадьбу. Василиса тоже пророчество исполнила, Трифона, из клетки сбежавшего, у повара царского отобрала, который за ним по двору гонялся с криками: «Суп сварю из петуха заморского!» Михрютке о том бабка Гапа поведала, сам-то он лес не покидал, негоже владыке лесному подданных без присмотра оставлять.
Жизнь лесная наладилась потихоньку. Поначалу хлопот у нового царя было много, но постепенно стало и у Михрютки свободное время появляться, а вместе с ним и тоска непонятная. Вроде все есть у владыки, а чего-то не хватает. Все чаще уходил он к омуту своему бывшему, за которым по старой памяти дед Онуфрий приглядывал. Сядет на берегу и развлекается, картинки на глади зеркальной смотрит. То замок чародея ему вода покажет, то как царевич Матвей с Васькой сражался, а всего чаше – царевну Варвару. Смотрит на нее Михрютка и каким-то своим тайным мыслям улыбается. Потом картинки с глади водной исчезнут, вздохнет он тяжело и отправится к себе в хоромы царские.
Вот приходит он как-то опять к омуту и видит: появилась там хозяйка новая. Сидит на берегу озерца кикимора незнакомая, волосы огнем полыхают. Нахмурился владыка лесной: что за непорядок в его владениях? Как это так, кто же это посмел омут занять без его ведома? Только он решает, кого куда определить, а самозванцы наказания строгого заслуживают. Стал размышлять Царь лесной, в кого ему кикимору нахальную превратить. Вдруг обернулась она и лукаво так на царя посмотрела. А глаза зеленые, что вода болотная, и на шее у кикиморы ожерелье из жемчужин редких. Улыбнулась она владыке, шагнула ему навстречу, и он ей в ответ просиял, но краем глаза успел-таки заметить, как мелькнул за кустами кончик пестрого кошачьего хвостика.
ПРО РЫЦАРЯ ВОЛЬНОГО ДА ДЕСЯТНИКА МИТРОФАНА
Когда чело разбито и кровь на рукаве,
Когда с коня сползаешь и клонишься к земле,
Когда рука немеет и затуманен взор,
То волей иль неволей заключишь договор.
