- Думаю, прислать к ней сиделку через полчаса, - буркнула я.
- Хорошее решение, - одобрил доктор.
- ЙОЗЕФ! - крикнула я.
- Где? - оживился доктор.
- Я вспомнила про сиделку! Нужно зайти к Йозефу, он очень боялся, что ночной гость прикончит его во сне!
- Иди, разбирайся с ним, а я пока что пойду думать… - туманно заметил доктор. Судя по туманной улыбочке в усы, которую ван Чех пытался тренировать, думать доктор собирался о приятных вещах.
В палате Йозефа никого не было. Терзаемая худшими предчувствиями, я отправилась на пост медсестры. Там в журнале вычитала, что Йозеф в реанимации.
Забросив бюстик в ординаторскую, и отметив мельком, что доктора нет на месте, я побежала в маленькую реанимацию, притаившуюся в саду.
Меня пустили к Йозефу почти сразу. Он лежал бледный под капельницей, глаза его были закрыты. Он не спал.
- Йозеф? - тихо позвала я.
- Доктор, - с надеждой рванулся ко мне Йозеф.
- Лежи… тебе нужно лежать. Как ты себя чувствуешь?
- Плохо, доктор.
- Что с тобой произошло?
- Я уснул… Я плохо помню, почему уснул.
"Слава Богу", - подумала я.
- А потом явился этот мерзкий человек. Он сказал, что убьет меня, - лицо Йозефа начало мелко дрожать.
- Все-все-все… Успокойся, - сказала я.
Йозеф попытался накрыться одеялом с головой, но я не дала ему этого сделать.
- Мы найдем его, Йозеф.
Глаза больного округлились.
- Он настоящий?
Этот вопрос поставил меня в тупик. С одной стороны его много кто видел, с другой стороны само прошлое и настоящее очевидцев сомнительно.
- Скорее да, - уклончиво ответила я.
Мой ответ больного успокоил. Йозеф скорее бы испугался, если бы я сказала, что это все выдумки. Судя по состоянию, он от своих выдумок такого натерпелся, что они пугали его гораздо больше суровой реальности.
Раньше было еще хуже. В периоды, когда Йозефа не мучили галлюцинации и ступор, слово "реальный" было приравнено к "безопасный". Больной попал к нам в очень тяжелом состоянии и уже не мог разобраться, что реально, а что нет. Самым главным кошмаром было то, что вещи, которые он трогает, вдруг начнут вести себя неадекватно: кусаться, царапаться, ругаться. Есть он боялся, потому что, "слышал, как кричит от боли и страданий еда".
Теперь же Йозеф был уверен, что человек реальный, а, значит, причинит вреда куда меньше (если вообще причинит), чем выдуманный. Больному не приходило в голову, что реальный человек в данном случае означает лишь то, что желание убить тоже вполне реально.
Йозеф успокоился и снова расслабился, отвлеченно смотрел в окно.
- Я приду к тебе завтра, - сказала я. Йозеф только покачал головой.
Больше наш "хирург", как мы его прозвали, не появлялся. Неделя прошла тихо и мирно. Мы занимались своими делами. Доктор и я лечили больных, как могли, чтобы выпустить их более-менее адекватными в мир.
Роуз переживала смерть Алекса очень бурно. Проплакав почти всю ночь, на утро она сама пришла к Джуд и та рассказывала ей, как потеряла сестру. Для обеих это было полезно, за неделю они сдружились. Однако, Роуз была бы не Роуз, если бы не загорелась новой идеей. Она собралась выйти из больницы и устроиться в цех, где работал Алекс, занять его место.
Истории известны примеры любви, когда после смерти мужа, женщина надевала его одежду и выдавала себя за него. Среди таких примеров есть даже святые. Занять место ушедшего из мира сего, нормальное желание каждого любящего сердца. Кажется, что ты становишься ближе к тому, кого уже нет. Но в случае с Роуз я не могла быть уверена, что с ее депрессивным синдромом это опять не выльется в попытку суицида. Возможность стать ближе, еще не означает саму близость и Роуз этого пока не понимала. Да и работа в цеху могла оказаться для изнеженной девочки слишком тяжелой.
Не смотря на все это, я, посоветовавшись с доктором, решила Роуз поддержать, но с тем условием, что она пойдет учиться.
Был тяжелый разговор с авторитарной матерью девушки. Я была не одна, ван Чех значительно мне помог, убедить мать Роуз нам удалось. Она внешне согласилась с нами… Все равно терять наших больных из вида мы не собирались, ситуацию можно было контролировать.***
Все налаживалось. Одно было плохо: ван Чех никак не мог найти нашего "хирурга". У нас было его имя, ван Чех нашел адрес. Доктор взял с собой Виктора, и они вместе отправились домой к "хирургу", но оказалось, что там уже давно никто не живет. В отделе кадров помогать отказались. Только что обретенная ниточка оборвалась.
Оставалось лишь ждать и надеяться, что мы когда-нибудь найдем убийцу Алекса и сможем понять, что же случилось тогда ночью.
Мы ждали, но дождаться смогли только одного: катастрофы.
Началось все ночью. Лунные лучи упали на дверь в пограничье, ставшая незнакомой нам краска вдруг приобрела глубину, картина теперь была настоящим тоннелем, внутри которого глухо что-то клокотало.
Серо-зеленая краска стала капать из рамы, медленно стекая по стене. Это была уже не просто краска, а скорее слизь. Тихо струясь по стене, слизь потекла в кухню, постепенно заполняя пол.
Напор становился все сильнее, слизь заполняла пол в коридоре и кухне. Сквозь большую щель под дверью слизь затекала в другие комнаты.
Клокотание внутри тоннеля стало слишком громким. Я проснулась. Виктор тоже не спал. Я поднялась на локте.
- Лежи, - я посмотрю, - наверное, трубу прорвало.
Виктор быстро вышел. Его не было пять минут, я снова забылась на это время, а когда проснулась - то уже окончательно.
Я вскочила и выбежала в комнату, но на пороге спальни остановилась и чуть не закричала. Слизь была повсюду и стремилась в спальню.
- Виктор! - позвала я - Никто не отзывался.
Инстинктивно я закрыла дверь на пути слизи. В спальню был порожек, и слизь не могла протечь.
Я подошла к балконной двери. В лунном свете на полу поблескивала слизь, из нее вдруг вырос Виктор. Но это был не Виктор, а тот с кем я когда-то танцевала танго в палате. Свободная белая рубаха, мокрая от слизи, прилипла к его телу. Длинные светлые волосы так же слиплись, но лежали красиво. Под лунным светом Виктор становился все более плотным, материальным и настоящим. Рядом с ним появлялись другие Викторы: в короне и тоге, в костюме Пьеро с ниточками, шедшими от локтей, колен и шеи, в военной форме, с романтичными кудрями на голове, с замотанными переломанными руками. Все они постепенно набирались лунного света, становились плотными. Самый первый, романтический Виктор вдруг сжался, как пружина и подпрыгнул, зависнув в воздухе на полсекунды, он раскинул руки и полетел вперед. Все они разлетелись со временем в разные стороны.
