— Дьявольщина! — Эскель не выдержал, встал, отворил буфет. — «Чайку» или водку?
— Водку, — в один голос ответили Койон и Геральт.
— Ну конечно, — проговорил сидящий в тени Весемир. — Ну конечно, ясно! Утопите свою глупость в сивухе! Идиоты чертовы!
— Это был несчастный случай… — бухнул Ламберт. — Она уже справлялась на гребне…
— Заткнись, дурень! Слышать тебя не хочу! Говорю тебе, если с девочкой что-нибудь случилось…
— Она же прекрасно себя чувствует, — мягко прервал Койон. — Спит спокойно. Глубоко и здорово. Проснется немного побитая, вот и все. О трансе, о том, что случилось, вообще не будет помнить.
— Лишь бы вы помнили, — засопел Весемир. — Головы еловые! Налей и мне, Эскель.
Молчали долго, вслушиваясь в вой метели.
— Надо кого-нибудь позвать, — сказал наконец Эскель. — Надо притащить сюда какую-нибудь магичку. То, что творится с девочкой, — ненормально.
— Уже третий раз такой транс.
— Но впервые она говорила членораздельно…
— Повторите мне еще раз, что она говорила, — приказал Весемир, одним духом осушив кубок. — Слово в слово.
— Слово в слово не получится, — сказал Геральт, уставившись на уголья. — А смысл, если вообще есть смысл искать смысл в ее словах, таков: я и Койон умрем. Зубы будут нашей гибелью. Обоих нас убьют зубы. Его — два. Меня — три.
— Вполне вероятно, — хмыкнул Ламберт, — что нас загрызут. Любого из нас в любой момент могут погубить зубы. Однако если ее вещание действительно вещее, то вас двоих прикончат какие-то особенно щербатозубые чудовища.
— Либо гнойная гангрена от гнилых зубов, — покачал головой Эскель, сохраняя серьезность. — Только зубы-то у нас не гниют, вот какая штука.
— Я, — сказал Весемир, — повременил бы ехидничать.
Ведьмаки молчали.
Метель выла и свистела в щелях стен Каэр Морхена.
***
Расчохранный парнишка, словно испугавшись содеянного, выпустил из рук древко, ведьмак закричал от боли, согнулся, древко воткнувшихся в живот трехзубых вил перевесило, а когда он упал на колени, зубья выскользнули из тела, упали на брусчатку. Кровь хлынула с шумом и плеском, достойными водопада.
Геральт хотел было подняться с колен. Вместо этого перевернулся на бок.
Окружающие его звуки сделались громче и раскатистее, он слышал их так, словно голова его была под водой. Видел тоже нечетко, перспектива была нарушенной, геометрия окружающего пространства — ложной.
Но он видел, как толпа пятится. Видел, как отступает перед теми, кто шел ему на выручку: Золтаном и Ярпеном с топорами, Вирсингом с тесаком для рубки мяса и Лютиком, вооружившимся метлой.
«Стойте, — хотел он крикнуть. — Куда вы! Хватит того, что я всегда мочусь против ветра!»
Но крикнуть не смог. Голос задавил поток крови.
***
Дело шло к полудню, когда чародейки добрались до Ривии и внизу, на продолжении большака, сверкнула зеркалом поверхность озера Лок Эскалотт, загорелись красные крыши замка и города.
— Ну, приехали, — отметила факт Йеннифэр. — Ривия. Удивительно, как петляют и сплетаются судьбы.
Цири, долгое время очень возбужденная, заставила Кэльпи плясать и отбивать дробь копытами. Трисс Меригольд незаметно вздохнула. То есть ей казалось, что незаметно.
— Ну-ну. — Йеннифэр скосила на нее глаза. — Какие-то странные звуки вздымают твою девственную грудь, Трисс. Цири, поезжай вперед, проверь, что там к чему.
Трисс отвернулась, полная решимости не провоцировать сама и не дать спровоцировать себя. Впрочем, на эффект она не рассчитывала. Уже долгое время она ощущала в Йеннифэр злость и агрессию, усиливающиеся по мере их приближения к Ривии.
— Ты, Трисс, — ядовито бросила Йеннифэр, — не красней, не вздыхай, не распускай слюни и не верти задом в седле. Думаешь, почему я поддалась на твою просьбу, согласилась, чтобы ты поехала с нами? Согласилась на чреватую шикарным обмороком твою встречу с бывшим любовником? Цири, я же просила — продвинься немного вперед. Дай нам побеседовать!
— Это монолог, а не беседа, — дерзко ответила Цири, но под грозным взглядом Йеннифэр тут же капитулировала, свистнула Кэльпи и галопом помчалась по большаку.
— Ты не едешь на встречу с любовником, Трисс, — продолжала Йеннифэр. — Я не настолько благородна и не столь глупа, чтобы предоставить тебе такую возможность, а ему искушение. Только один раз, сегодня, а потом я позабочусь, чтобы у вас обоих не было ни искушений, ни возможностей. Но сегодня я не откажу себе в сладком и извращенном удовольствии. Он знает о сыгранной тобой роли. И поблагодарит за это своим знаменитым взглядом. А я буду смотреть на твои дрожащие губы и трясущиеся руки, буду слушать твои неловкие извинения и оправдания. И знаешь что, Трисс? Я буду млеть от удовольствия.
— Я знала, — буркнула Трисс, — что ты этого не забудешь, что станешь мне мстить. Я пошла на это, потому что действительно виновата. Но одно я должна тебе сказать, Йеннифэр. Не очень-то рассчитывай на то, что тебе удастся млеть от удовольствия! Он умеет прощать.
— То, что сделано ему, верно, — прищурилась Йеннифэр. — Но он никогда не простит тебе того, что вы сделали Цири. И мне.
— Возможно, — сглотнула Трисс. — Возможно, и не простит. Особенно если ты приложишь к этому руку. Но измываться не будет наверняка. До этого он не унизится.
Йеннифэр хлестнула лошадь нагайкой. Лошадь заржала, встала на дыбы, заплясала так, что чародейка покачнулась в седле.
— Хватит препираться, — проворчала она. — И будь скромнее, ты, наглая шантрапа! Это мой мужчина, мой, и только мой! Понимаешь? И прекрати разговоры о нем, и перестань думать о нем, и кончай восхищаться его благородным характером… Сейчас же, немедленно! Ох, до чего ж мне хочется схватить тебя за твои рыжие космы…
— Только попробуй! — крикнула Трисс. — Только попробуй, обезьяна, и я выцарапаю тебе глаза! Я…
Они замолкли, увидев Цири, мчащуюся к ним во весь опор в туче пыли. И сразу, еще прежде, чем Цири подъехала, поняли, что их ожидает.
Поверх домишек уже близкого пригорода взвились красные языки пламени, клубами повалил дым. До чародеек долетел далекий крик, гул, похожий на бренчание назойливых мух, на гудение обозленных шмелей. Крик разбухал, усиливался, контрапунктируемый отдельными высокими выкриками.
— Что там, язви их, происходит? — Йеннифэр поднялась на стременах. — Нападение? Пожар?
— Геральт… — вдруг простонала Цири, становясь белее веленевой бумаги. — Геральт!
— Цири! Что с тобой?
Цири подняла руку, и чародейки увидели кровь, стекающую по ее ладони, по линии жизни.
