— Я не отказываюсь от своих слов, – отозвался султан. – Вы можете просить меня о чем угодно.
— Мы прибыли сюда из Дневы с одной важной миссией – расследовать одно дело. Нам стало известно, что в глубине вашей страны неизвестные злодеи пытаются вернуть к жизни древнего демона–разрушителя, известного под именем Вельзевул.
— Что? – подскочил с места визирь. – Это неслыханная наглость! Вы обвиняете нас в поклонении этому жестокому демону?
— Я не говорил, что вас кто‑то обвиняет. Мне нужно выяснить правдивость этой истории. Известно ли вам что‑нибудь об этом? Любые слухи, подозрения, все, что угодно, мне важны любые сведения.
— Да, мы предоставим вам все сведения, которыми располагаем. И визирь Иров лично займется поисками. А до тех пор прошу вас остаться в моем дворце и ощутить мое гостеприимство. Более того, вы, ваши дети и внуки, всегда будете желанными гостями в этом дворце. Даю вам свое слово!
— Мы вам очень благодарны, – отозвался я, мысленно передавая Герману слова султана. – И с удовольствием останемся в вашем дворце. Но сейчас мы очень спешим, от нас зависят людские жизни, мы не можем их подвести.
— Иров будет работать всю ночь до рассвета, – ответил султан. – Но обещайте, что когда‑нибудь вы позволите мне вас отблагодарить.
— Непременно, – поклонился я.
Я не спал больше недели. Возможно, именно в этом крылась причина моей неестественной возбудимости и повышенной агрессивности, ведь несмотря на изменения тела, сделанные Эфиром, я оставался человеком хотя бы частично, хотя бы разумом. А человеку, как всем известно, сон жизненно необходим.
Мягкую постель, предложенную мне заботливыми слугами султана, человеческая часть меня восприняла с превеликой благодарностью. Коснувшись кожей нежной, мягкой шелковой подушки, я сразу же провалился в глубокий сон.
Насладившись мгновением засыпания, я даже позабыл о беспокойстве за судьбу Берты и Лилии. Или же так я хотел просто поддержать свою веру в то, что Инферрио все же прислушается к моим словам, ведь если кто и мог меня услышать, то только он.
В ту ночь мне снился сон. Сон невероятный. Сон кошмарный. Мне приснилось, что я попал в самый настоящий ад.
Вокруг меня не было ничего. Я ничего не видел, потому что моего воображения было недостаточно, для того чтобы представить, как выглядит ад. Мог лишь чувствовать его. И по тому, что я чувствовал, становилось ясно, что это именно ад. Ведь такую боль причинить ничто более не способно.
Сон держал меня крепко, надежно. Так, чтобы даже при всем желании я не смог проснуться и скинуть его оковы. Он терзал мое тело, словно искусный палач желанную жертву, о которой он мечтал всю свою жизнь и наконец смог прикоснуться. Я не ведал, откуда пришла эта боль, когда именно она началась. Мне казалось, что она мучает меня целую вечность. Нестерпимая, невозможная, невероятная боль. Я мечтал о смерти, но у моего невидимого палача были другие планы на этот счет.
Я ясно понимал, что это именно сон, что такого ужаса просто не может случиться взаправду, но не мог проснуться, не мог разорвать эту проклятую иллюзию ада.
Наконец, как будто через миллионы лет, мне все же удалось вырваться из этого круговорота агонии. Я напрягся, рванулся вперед что есть сил и открыл глаза. Судорожно заглотнул воздуха, наполняя опустевшие легкие, и снова упал на спину. Чувствительность возвращалась медленно.
Сперва я увидел свет, солнечные лучи, пронизывающие комнату. Они показались мне неестественно плотными, такими, что на них можно опереться руками.
Затем я ощутил холод. Кожа была мокрой, склизкой, тонкая простыня неприятно липла к телу, а халат, казалось, прирос к моему телу. Было неудобно, но я еще не меньше минуты просто лежал на спине, глядя в потолок, восстанавливал дыхание. И только когда меня взяла дрожь, попытался подняться и вылезти из постели.
Я поскользнулся. Поскользнулся, неудачно опершись на колено, и упал на пол. С трудом присел и осмотрел свое недавнее ложе. А от того, что оказалось на кровати, я впал в оцепенение, которое прошло очень не скоро.
Простынь, подушка и тонкое одеяло – все было красным от крови, еще даже не начавшей засыхать. Мое тело покрывала странная смесь из крови и какой‑то желтой слизи. Как будто кто‑то убил корову, или лошадь, выдавил из нее все жидкости, а потом вылил их мне на кровать, накрыв и меня самого с головою.
Нет, все же теория эта казалась мне слишком невероятной.
«Эфир! Что со мной произошло?»
Симбионт ответил не сразу.
«Самоотторжение».
«Что это значит?»
«Идет массовая аутоиммунная реакция. Клетки организма отторгают друг друга».
«Получается, это все моя кровь?»
Эфир не ответил. Ответа не требовалось.
«Ты сможешь что‑нибудь сделать?»
«Произведена частичная репликация наружных тканей и внутренних органов. Обмен веществ восстановлен, но состояние нестабильно, сверхострое самоотторжение может начаться в любой момент. Исход будет летальным».
«Хочешь сказать, что я могу умереть в любой момент? Возьму, да и расплывусь кровавой слизью?»
Эфир промолчал. Ответа не требовалось.
В дверь неожиданно постучали.
— Кто там? – машинально отозвался я. Тут же опомнился. – Не входите!
Но вопреки моей просьбе дверь приоткрылась и в комнату с лукавой улыбкой на лице и хитрым прищуром глаз вошла Ирис. Увидела меня, сидящего на полу и стянувшего за собой одеяло, затем перевела взгляд на то, что еще вчера вечером можно было называть прекрасной кроватью.
— Что здесь случилось? – вздрогнула она, прижимая к груди сверток с одеждой.
— Я же попросил не входить! – справедливо возмутился я, хотя в этом уже не было никакого смысла.
— Но я… – растерялась служанка. – Я не думала… Я принесла твою одежду… Ее выстирали… Что здесь случилось?
Я задумался. Разумного оправдания наличия «кровавой бани» у меня на кровати попросту не было. Нужно было воспользоваться воображением и надеяться, что она мне поверит.
— Здесь никого не потрошили. Это мое. У меня очень редкая болезнь, и иногда так бывает, что идет кровь… много крови… Но потом мне становится лучше.
Глаза Ирис стали недоуменно–огромными.
— Здесь нужно прибраться, – продолжил я. – Вымыть все без лишней огласки… И мне тоже не мешало бы помыться… Ты мне поможешь?
— Ах… – опомнилась она. – Да, конечно, помогу… Но я даже представить себе не могла, что такие болезни бывают…
— Ты никому не расскажешь? Я доверяю тебе.
— Нет, нет, конечно, никому, – замотала головой она. – Пойдем, я отведу тебя в ванную для гостей.
