— Нет. Этот, в чёрном плаще, — моего племени. Он кинет меня обратно. Хорошо, если ничего похуже не придумает. Но алаев среди них нет — могу попытаться подчинить… или хотя бы оглушить кого-нибудь из них.
— Не успеешь, они знают, что такое алайские телепаты… А ты можешь согнать народ из этих трущоб и натравить на них?
— Да, но мне кажется, что и это мало поможет. Белый маг очень силён. Но рискнуть можно. Хотя… постой, Ирсон, у меня есть идея получше! — зачем-то вслух заявил Анар.
Он с нарочитой плавностью отколол от плаща длиннющую иголку и гордо поднял её над головой.
Ирсон покосился на друга. Игла выглядела совершенно обыкновенной, он не мог понять, шутит ли Анар так не смешно… или сошёл с ума. Но тут краем глаза танай заметил, как сразу вспотели телохранители Липкого: лица их, видимо от природы не приспособленные хоть что-то выражать, побелели самым недвусмысленным образом. От Анара тоже не укрылась их реакция, но он, кажется, именно её и ожидал.
— Я вижу, мы друг друга поняли. Разойдёмся тихо-мирно, и никто не пострадает, — сказал он.
Линдоргец посмотрел на Анара как на душевнобольного, а потом, прислушавшись к шёпотом остерегающим его телохранителям, гаденько усмехнулся и заявил:
— А вот это мы сейчас проверим!
В следующий миг из рук чародея выплеснулось жирное фиолетовое пламя. Чувствовалось — это был его коронный приём. Ирсон отпрыгнул в сторону, но Анар не двинулся с места. Игла вырвалась из его пальцев, метнулась наперерез огненному потоку и… остановила его. Он завис в воздухе бесформенным комком, а потом стал просачиваться через игольное ушко — словно шерсть превращалась в нить под пальцами незримой рукодельницы. Закончив „прясть“, игла прямо в воздухе принялась ткать какой-то сложный символ — Анар мог бы поклясться, что уже где-то видел его. Линдоргец так побледнел, что, казалось, ему не суждено было пережить это потрясение, охранники дружно упали на колени, дракона тоже впечатлило… а вот Саллшура — нет.
— Чего испугались? Это же алай — лживая тварь! Он пытается одурачить вас, чтобы спасти свою чистенькую шкурку! — начал было он… и поперхнулся словами: быстро завершив свою вышивку, игла, недружелюбно посверкивая, плавно облетела его и зависла в опасной близости от левого глаза, инстинктивно спрятавшегося за молочной плёнкой третьего века.
— Шли бы вы отсюда, ребята, — ласково посоветовал Ирсон. — Этот уже обречён, а вы ещё можете успеть свалить.
Бандиты не шевелились. Анар чувствовал их страх.
— Вы что, остолбенели?! — не унимался Саллшур. — Брешет он. Швея бы никогда…
Блеснуло серебром — и губы толстого главаря оказались зашиты аккуратным швом. Все четверо уставились на весёленькие шерстяные нитки: их длинные концы жидкими зелено-фиолетовыми усами скорбно свисали со щёк жертвы своего болтливого языка. Саллшур таращил глаза, на которые со лба стекали потоки густой слизи. Он не утирал её, умоляюще глядя на своих подручных. Но те уже сообразили, что силы неравны. Дракон, видимо, попытался куда-то их переместить, но вместо этого всех троих только приподняло и с силой шлёпнуло обратно. Игла же не остановилась на достигнутом и, соскользнув с нитки, нырнула за шиворот главарю. Он жалобно замычал, пытаясь дотянуться до спины. Длинные синие когти, появившиеся на его пальцах, разодрали в клочья окровавленное одеяние, явив одинаково остолбеневшим наблюдателям вышитые на сероватой коже аккуратные строчки: „Никто не смеет говорить за Швею“. Игла немного покружила вокруг, а потом медленно подлетела к Анару и осторожно воткнулась в его жилет.
Линдоргский маг и дракон во мгновение ока пропали, бросив наконец главаря на произвол судьбы. Саллшур оправился довольно быстро. Поднявшись с колен, он неожиданно стремительным жестом запустил руку под лохмотья и достал оттуда здоровенный медальон, с противным звуком отлепив его от груди. Анар не стал прибегать к магии. Он просто пнул толстяка и тут же вышиб из сочащейся слизью руки амулет.
— Жалко его так отпускать, — обратился Ирсон к своему брезгливо трясущему ногой другу — у Анара мысок сапога, там, где темнели прорези для когтей, выглядел так, словно у него случился насморк.
— А что с ним делать? — спросил Анар, тем временем проникая в сознание твари — её надо было заставить бояться смерти.
Анар уже успел уяснить: в мире, где воскрешение — рядовая услуга, это надо проделывать в первую очередь. Иначе жертва могла прыгнуть под крылышко к Веиндору ещё до того, как они с Ирсоном придумают, как её можно использовать.
— Саллшур здесь, насколько я знаю, какая-то больным шишка. Он может быть в курсе… весьма интересных вещей, верно?
„Шишка“, вся облепленная какими-то стружками, крошками, обрывками и осколками, согласно закивала головой.
— Да. Надо расспросить его о харнианцах, — согласился Анар. — В конце концов, Фай именно так собирает информацию.
Анар поднял пленника в воздух, брезгуя прикасаться к нему руками, и выпустил ноготь, намереваясь перерезать стягивающие его губы нити.
— А… она не обидится? — быстро прошептал Ирсон, опасливо косясь на иглу.
— Понятия не имею, — медленно покачал головой Анар, но коготь втянул. Танай был прав: зачем рисковать, благо у него найдётся способ пообщаться с пленником и без слов.
Анар бросил трясущегося Саллшура обратно в груду хлама и наступил на край его одеяния, чтобы помешать отползти. Ирсон, которому пару раз посчастливилось видеть грозную царицу Амиалис, подумал, что сейчас его друг очень похож на свою ужасную маменьку. „Вот тебе и „добродей““, — усмехнулся танай.
— Итак, падаль, я не стану спрашивать, зачем ты напал на моего друга Ирсона. Ради чего бы ты это ни сделал, ты всё равно заслужил мучительную смерть, — тем временем пугающе-ровным голосом говорил Анар, сверху вниз глядя на неудачливого главаря бандитов; тот задёргался под тяжёлым взглядом алая, замычал, силясь разомкнуть зашитые губы. — Меня интересует другое. Харнианцы.
Толстяк закивал так резко, что приставшие к его липкой физиономии щепки и мелкие камешки полетели во все стороны. Какое-то время Анар молча смотрел на него, слушая мысленный рассказ запуганного существа. Лицо алая оставалось непроницаемым. Как Ирсон ни вглядывался в его застывшие, заострившиеся черты, ничего — ни радости, ни досады — разглядеть так и не смог. Каждая же складка на морде его невольного собеседника так и тряслась от иступлённого желания угодить коту Аласаис, выжать из своей памяти всё, что только можно. Вдруг Анар резко наклонился к пленнику, тот отпрянул, закатил помутневшие глаза, захрипел, упал на свою вышитую спину и застыл. Ирсон было решил — алай убил его, но потом разглядел, что грудь Саллшура продолжает едва заметно вздыматься.
