«Притащить, что ли, из кладовой, мочалистый пузырь с воздухом, чтоб не так душно было?» — нехотя размышлял Арутхи, привалившись спиной к стене и вытирая какой-то сухой травой свой меч. — «А, ладно! Куда спешить-то? Вот немного передохну, а потом, может, и принесу.»
И северянин, блаженно вытянув ноги, закрыл глаза.
Рин едва успел уклониться от скользнувшего по его шее клинка. Резко нырнув вниз, он, продолжив и усилив движение северянина, легко перебросил того через бедро, так что он, с превеликим шумом, рухнул прямо в озеро, взметнув вверх целую тучу брызг. В первое мгновение Рин тут же хотел броситься следом, но, вовремя вспомнив, что верёвка, которою он связан — зачарована, тут же отбросил эту идею, поскольку, так и не сумев высвободиться, он непременно бы утонул. И Рин остался стоять на узкой тропе.
Болото вокруг сразу же наполнилось встревоженными криками, где-то поблизости просвистело несколько стрел, и вот уже к Рину отовсюду устремились снорги и хлюты. Часть из них, вцепившись в его врёвки, поволокли его обратно на островок, а часть — остались на месте и принялись усердно стрелять из луков в воду.
Рин не сопротивлялся и послушно позволял себя вести. Да и что он мог сделать? Пока он так крепко связан, единственное, что ему оставалось — так это броситься в озеро, вслед за северянином, и утонуть там, дабы не попасть в лапы Угса. Но покуда Рин не знал, что тому от него нужно, он решил не прибегать к столь крайнему средству. Рано или поздно, но верёвку с него снимут, и вот тогда у него опять появиться прекрасная возможность попробовать вновь вернуть себе свободу.
— Где северин? — состроив злобную гримасу, спросил у Рина смаф.
— Утонул, — буркнул Рин, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, чтобы на него не так сильно пахло изо рта этого чудища. Юноша уже догадался, что смаф должен доставить его к своему хозяину в целости и сохранности, а потому, его можно не бояться.
— Утонул! — всплеснул в ужасе руками смаф. — А как же мой кольцо?
Рин лишь плечами пожал. Ему-то какое дело?
— Он хотел меня убить. Вот я его и утопил, — сказал Рин, разглядывая огромный живот смафа — пупырчатый и матово-влажный — вывалившийся наружу поверх его груботканой юбки. Он как раз оказался напротив его носа.
— Огба! Огба! Огба!.. Шарба ру жагхо ыыда!.. Ыыда! — раздался жуткий рёв, прямо над головой юноши.
— Огба! — ещё раз выругался смаф, а затем глубоко и особо зловонно выдохнул. — Хорош! Я потом искать! Теперь нет время!
И смаф, тоскливо посмотрев в сторону озера, ещё раз глубоко и зловонно выдохнул. А затем, больно схватив своими мерзскими лапами Рина, поднял его и бесцеремонно поставил на тропу с другой стороны себя.
— Идти! — повелительным тоном пророкотал он и для убедительности, как следует, подтолкнул Рина, так, что тот чуть было не упал.
Ещё целых три дня шли они по этим проклятым болотам. Три дня Рин видел вокруг одни унылые топи, лишь кое-где перемежаемые редкими озерцами, да маленькими островками суши, столь же безрадостными, как и сами болота. Несколько раз они проходили через бедные, неказистые деревенки болотников, где, если и бывали сколь-либо значительные сооружения, то неизменно они принадлежали смафам. Снорги же и хлюты жили в жалких лачугах, или же сырых землянках. Иногда их обиталища стояли вперемежку друг с другом, но чаще всего, деревни чётко делились на две части: в одной жили снорги, а в другой — хлюты.
Едва завидев приближающийся отряд, жители, побросав свои дела, тут же торопились поглазеть на то, кто же это идёт через их деревню, и порасспросить путников о том, кто они, куда и зачем держат путь. Впереди всех, как это и положено, всегда бежали детишки, такие же чумазые и оборванные, как и в большинстве любых других деревень Ирвира. К глубочайшему разочарованию местных жителей, ничего узнать им, так и не удавалось, поскольку их ждали не новости и долгие рассказы, а свирепый рёв смафа и тычки и ругань солдат, тут же прогонявших всех, кто приближался ближе, чем на десять шагов.
К тому же, деревень было так мало, что Рин заподозрил, что это отнюдь не случайно. Наверняка, весь маршрут был проложен именно с таким расчетом, чтобы как можно меньше обитателей болот встретилось им в пути. Он бы даже ничуть не удивился, если бы тем, кто всё-таки увидел их, сторого-настрого, под страхом смерти, запретили кому бы то ни было об этом рассказывать.
Чем дальше Рин шёл, тем безотраднее становилось у него на душе. Волнение за тех, кто остался жив, но чья судьба ему сейчас неизвестна, сменялась острой болью по тем, кого злая судьба уже вырвала из сладостных объятий жизни. И с каждым шагом его душевные терзания становились всё невыносимее. Иногда Рин даже удивлялся. Ведь казалось бы, страх того, что ожидало его в Сердце Унтхарты, должен был вытеснить из его груди все остальные чувства, но он, лишь помучив его несколько минут, неизменно сменялся всё теми же волнениями и болью.
Наконец, к исходу третьего дня, болото закончилось. А, может быть, они просто вышли на очень большой остров. Но, так или иначе, Рин даже почувствовал себя бодрее: под ногами вновь была твёрдая земля, а по бокам от настоящей дороги, именно дороги, а не тропы, как было всё время до этого, росли не какие-нибудь чахлые кусты, а большие, пусть и несколько корявые деревья.
Когда уже начало смеркаться, далеко впереди, Рин увидел множество огней. Они круто взбирались куда-то вверх, словно бы располагались на склонах высокой горы.
— Харба Унтхарт! — указал в их сторону смаф и, в упор, мрачно посмотрев на Рина, нехорошо рассмеялся.
«Сердце Унтхарты!» — догадался Рин и невольно поёжился. И если, в первый момент, огни эти показались юноше тёплыми и доброжелательными, и даже вселяющими какую-то надежду, то теперь, когда он узнал, что это — не что иное, как окна ужасного замка Угса, их свет сразу же стал представлятся ему откровенно зловещим.
В быстро сгущающейся вокруг тьме, Рин видел смутно проступающие очертания домов и каких-то ещё, гораздо больших зданий. Они хаотично тянулись, справа и слева, и во многих из них, несмотря на уже поздний час, горел тусклый свет. Окошки в домах, если судить по тем, что были ещё освещены, казались несоразмерно маленькими, в сравнении с размерами самих домов, а сами здания нередко имели крайне необычную форму, напоминая, то островерхий шалаш, а то — огромную, круглую шкатулку. Улицы, по которым они проезжали, хотя и были часто неширокими, но почти все, за редким исключением, были мощёнными. Но чем дальше от окраин города они продвигались к его центру, тем чаще им приходилось пересекать маленькие речные протоки или выложенные камнем каналы. Наконец, они спустились на пристань и пересели в широкую, длинную лодку, продолжив весь оставшийся путь уже по воде.
