— Господа, прошу извинить нас за опоздание, — сказал Лютер, поклонившись. — Фройляйн фон Бора и я благодарны вам за то, что вы почтили своим присутствием этот ужин, который, как я вижу, будет не скромной трапезой, как я хотел, а роскошным пиром.
Комендант смущённо кашлянул.
Лютер ещё раз поклонился и пригласил всех к столу. Слуги с грохотом отодвинули тяжёлые стулья. Дождавшись, когда дамы усядутся, остальные заняли места за столом.
Вольфгер давно проголодался и ждал, когда слуга нальёт ему вина и положит на тарелку первую перемену кушаний, но, оказывается, он забыл, что перед трапезой полагается выслушать молитву.
Лютер встал. Вольфгер нечестиво надеялся, что молитва окажется не слишком длинной. Так и вышло.
Господи, благослови нас и эти Твои дары, которые ныне сподобимся вкушать. Да послужат они нам в силу, а Тебе во славу. Через Иисуса Христа, Господа нашего. Аминь.
Мгновение помолчав, Лютер сел на своё место, комендант подал знак, за спинами гостей засуетились слуги, и ужин пошёл своим чередом.
Низкорослый гном, на стул которого слуги заранее положили большую подушку, азартно ел за троих, запивая каждый кусок дичи хорошим глотком вина, не отставал от него и Берлепш, которому душевные терзания были чужды. Вольфгер после скудноватой дорожной еды старался быть сдержанным. После жареного лебедя, которого подали на стол целиком, с растопыренными крыльями и изогнутой шеей, принесли насаженных на вертела чирков, за ними последовала кабанятина, потом речная рыба и пироги с разнообразной начинкой. Сласти Вольфгер есть уже не мог, да и другие к ним почти не прикоснулись.
Подали горячее вино с пряностями, и Берлепш предложил перейти к камину, чтобы в приятной, неторопливой беседе провести остаток вечера. Воспользовавшись этим предлогом, Ута и Алаэтэль попрощались с Лютером и его невестой, поблагодарили коменданта и удалились в свои комнаты.
Вольфгер заметил, что в этот раз обычно сдержанный Лютер не отказывался, когда виночерпий наполнял его кубок, и сейчас лицо его порозовело и казалось не таким тревожным — морщины разгладились, исчез тревожный блеск в глазах.
— Может быть, мы попросим господина доктора спеть? — неожиданно предложила Катарина. И, уже обращаясь к Лютеру, с улыбкой добавила:
— О ваших музыкальных способностях, герр Мартин, рассказывают чудеса!
— Спеть? Но я… — на мгновение растерялся Лютер, — впрочем, хорошо, я спою, ибо сказано: «Кто не любит женщин, вина и песен, остаётся на всю жизнь глупцом!»
— Что вы будете петь, господин мой? — спросила Катарина.
— Пожалуй, я спою один свой хорал, он больше других нравится мне самому.
Лютер кашлянул, проверяя голос, и негромко запел. Без музыкального сопровождения в пиршественной зале церковный хорал звучал необычно, но искренность исполнения и простые слова вскоре заставили забыть об этом.
Господь — могучий наш оплот,
Надёжный меч и латы.
Нас от напасти он спасёт,
Которой мы объяты.
Сам царь адских сил
Сгубить нас решил.
Лукав и силен,
Он в бой вооружён.
Мы с нашей силой в грозный час
Разбиты скоро будем;
Но муж-защитник есть у нас,
Что Богом послан людям.
То — наш властелин,
Христос, Божий сын,
Господь Саваоф,
И нет иных богов;
И если сонмы духов тьмы
Нас поглотить грозятся,
То их не убоимся мы,
Нам всё должно удаться.
Князь мира сего
И слуги его
Для нас не страшны:
Они осуждены,
Да, слово, истинный завет,
Нетронуто врагами;
Его дары, и дух, и свет
Вовеки будут с нами.
Пусть отнял злодей
Добро, жён, детей
И смертью грозит —
Он всё ж не победит,
И царство Божье — наше.[108]
— Ну вот, фройляйн фон Бора, и вы, герр доктор, нас и покидаете, — выдержав приличествующую случаю паузу, сказал Берлепш, потягивая из кубка горячее вино. — Я так понимаю, что и господин барон с его спутниками вскоре также уедут из Вартбурга.
Вольфгер кивнул.
— Должен признаться, — дрогнувшим голосом произнёс комендант, — что за прошедшие месяцы я так привык к вам, мои господа, что теперь, оставшись один, буду мучиться от тоски. Пожалуй, я подам прошение об отставке, вот что я сделаю! Хватит мне уже сидеть в этом замке, как филину в дупле!
— Куда же вы поедете, господин Берлепш, если получите отставку? — спросил отец Иона.
— В свой замок, конечно, — пожал плечами комендант. — Он, разумеется, не так велик, как Вартбург, не так хорошо укреплён, победнее убран, но это мой дом… Хватит скитаться по свету, пора бы уже хозяину наведаться домой.
— Но ведь в таком случае вы меняете один замок на другой, только и всего, — пожал плечами монах, — какой же в этом смысл? Разве там не будет той же скуки, что и здесь?
— Знаете, а ведь я об этом как-то не подумал… — растерялся комендант, — что же мне тогда делать?
— От себя не уедешь, — вздохнул монах, — ваша скука будет сидеть на коне сзади вас и приедет в ваш замок вместе с вами…
— Да и потом, я не думаю, что курфюрст разрешит вам покинуть Вартбург, — вмешался Вольфгер, — по крайней мере, не сейчас. Ведь крестьяне…
— А, мужичьё, — перебил его подвыпивший комендант и взмахнул рукой с зажатым в ней кубком, так, что вино чуть не выплеснулось на пол, — я не воюю с мужичьём!
— Но мужики не станут спрашивать, хотите вы с ними воевать или нет, — возразил Вольфгер. — В один далеко не прекрасный день они осадят Вартбург, и что вы тогда станете делать?
— Да ничего особенного. Закрою ворота. Водой замок обеспечен — здесь есть колодец, вы его видели, провизии тоже хватит надолго. Этот замок не взять даже с помощью осадных мортир, а у мужиков нет пушек. Нет у них и опытного и умелого вождя. Постоят под стенами день-два, ну неделю, и уберутся восвояси.
— Вам знакомо имя Готфрида фон Берлихингена? — спросил Вольфгер.
— Нет, а кто это?
— Готфрид фон Берлихинген по прозвищу «Железная рука» — прославленный рыцарь, опытный военачальник. По слухам, он-то и командует крестьянской армией Томаса Мюнцера. И он не один такой. Я слышал имена и других рыцарей, правда, менее известных, перешедших на сторону бунтовщиков. Так что недооценивать их я бы не стал.
