«Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?
Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки.
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чём говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».[106]
Вольфгер вздохнул и тихо, чтобы не разбудить Карла, улёгся на своё место на сеновале.
* * *
Наступивший день прошёл в вялой полудрёме. Они спали до полудня, потом съели обед, принесённый из трактира матушкой Элишкой, потом опять заснули. Вольфгер впал в какое-то оцепенение, ничего делать не хотелось, голова была пустой и гулкой, как винный кувшин.
Ян появился только на закате. Он одним духом выпил кружку пива, перевёл дух, крякнул, вытер губы и сказал:
— Ну, так. Нашёл я вашего Мюнцера, вернее, не нашёл.
— Как это? Что ты несёшь? — нахмурился Вольфгер.
— Не сердитесь, ваша милость, устал я, целый день на ногах, соображаю плохо, вот и несу невесть что. Словом, и правда, был в Праге Томас Мюнцер, жил почти месяц, а седмицу назад уехал. Приезжал он в гуситскую общину, говорят, хотел отряд навербовать для своего войска. Деньги сулил, да только никто не согласился. Плюнул он, изругал всех и уехал.
— А куда уехал, не сказал? — спросил Вольфгер.
— Сказал, а как же, — ответил Ян, — и гуситы мне передали, да только вот беда, название я не запомнил, как следует. В этот, как его… Миль… Мель…
— В Мюльхаузен? — подсказал Вольфгер.
— Во, ваша милость, в самую точку, в этот самый Мюль… хаузен! — обрадовался Ян.
— Ну что ж, значит, опять нам не повезло. Выходит, что в Праге нам больше делать нечего, завтра утром уедем обратно в Саксонию.
— Только через Прагу вам ехать нельзя, — озабоченно сказал Бржихачек. — Монаха вы не убили, он, слава богу, жив, и подручные его живы, но отец Иржи плох, лежит пластом и, похоже, у него insultus:[107] говорить не может и правая половина тела не ворочается… Так что стража землю роет, сыскные листы по всему городу развешаны. Поезжайте по левому берегу вверх по течению, отъедете подальше, там найдёте брод или лодку какую для переправы.
— Так мы и сделаем, — устало сказал Вольфгер, — сколько я тебе должен за труды?
Апрель 1525 г., канун дня св. Вальбурги
Обратный путь из Праги выдался на удивление спокойным. Переправились через Мольдау ниже по течению, в двух днях пути. Никакого моста там, понятно, не было, зато удалось найти паром — пару больших лодок с дощатым настилом. Правда, для двух лошадей паром оказался маловат, так что пришлось переправляться по очереди.
Сначала ехали с опаской, настороженно глядя на каждого встречного и объезжая стороной деревни, но, убедившись, что погони за ними нет, постепенно успокоились.
— Неужто все беды, которые судьба насыпала для нас в мешок, закончились? — с улыбкой спросил Карл. — А может, в мешке протёрлась дырка, наши беды высыпались на дорогу, и теперь достанутся какому-нибудь жадине, который их подберёт?
— Сплюнь! — посоветовал Вольфгер и скрестил пальцы на левой руке.
Карл заметил это и рассмеялся:
— Оборотни, в отличие от людей, не верят в приметы! Хоть в этом нам проще живётся.
Суеверный, как все воины, Вольфгер решил от греха сменить опасную тему.
— Понравилась тебе Богемия, Карл? — спросил он.
— Ну, пиво хорошее… — уклончиво ответил оборотень.
— А кроме пива что, ничего не понравилось?
— Да как сказать? Вот, к примеру, едем мы сейчас по лесу. Чем лес в Богемии отличается от леса в Саксонии?
— Пожалуй, что ничем.
— Вот и я так думаю, ничем, а Прага чем от Дрездена отличается? Богатые дома, бедные дома, рынки, церкви, площади, всё похоже, как будто никуда и не ездили. Чему там нравиться? Люди тоже одинаковые, даже говорят по-немецки. Мольдау вон и та в Эльбу впадает. Кстати, господин барон, а почему бы нам не спуститься по реке до Дрездена?
— Была у меня такая мысль, — ответил Вольфгер, — но Ян объяснил, что ничего из этого не выйдет. Мольдау не судоходна, барка по ней не пройдёт, значит, пришлось бы продавать лошадей, да и маленькую лодку всё равно пришлось бы на руках перетаскивать через пороги. Нет, пусть уж лучше кони несут нас, чем мы лодку. Да и потом, мне жалко было бы расставаться со своим вороным.
— Ну, что ж, раз так, поедем и дальше верхом, нам с вами не привыкать. А по поводу Богемии я вот что скажу. Когда я был маленьким, мне казалось, что за лесом, окружавшим нашу деревню, лежит совсем другая, чудесная земля. Там всё не так, как у нас: и живут легко, и едят сладко, и так мне хотелось за лесом побывать, аж до слёз. Матушка ещё удивлялась, чего это я плачу, ай, обидел кто? А как ей объяснишь? Ну и молчал я. А потом, когда… ну, словом, когда деревни не стало, вы знаете, о чём я, господин барон, вот тогда и прошёл я через лес. Он, кстати, и не таким большим оказался, а за ним — такая же земля, и люди такие же, и всё у них обычное, скучное, серое… Тогда я решил: ну, уж в городе-то! Непременно мне надо город повидать, неважно какой, лишь бы город. Там люди в каменных домах живут, на серебре едят, каждый день вино пьют… Что ж, побывал я и в городе, да не в одном. И там нехорошо… Что делать, куда податься? Теперь вот с вами в другой стране побывал, а она от нашей ничем и не отличается. Те же люди, то же горе, только на свой лад. Как говорится, в каждом домике свои гномики. Конечно, если совсем далеко уехать, к сарацинам, например, там, может, и правда, всё совсем другое. Да только мне это другое не нужно. Поверите ли, во сне Альтенберг видеть стал… Домой нам пора. Забирайте вы, ваша милость, фройляйн Уту, монаха, и поедемте мы с вами домой. А уж будет конец света или не будет, то не нам решать. Мы, что могли — исполнили, совесть нас тревожить не будет. Я так думаю.
Произнеся эту непривычно длинную речь, Карл замолчал.
Вольфгер удивлённо посмотрел на своего обычно молчаливого и сдержанного спутника, от которого не ожидал так откровенно прорвавшейся тоски по дому.
— Прав ты, Карл, кругом прав, — со вздохом сказал он, — так я и сделаю. Вот доберёмся до Вартбурга, вещи соберём, и домой… А Фуггеру я напишу, что всё, мол, конец нашему анабазису…
— А что это — анабазис?
— Это из греческой истории, в переносном смысле — вроде как военный поход в земли, населённые врагами, — пояснил Вольфгер.
* * *
Вартбурга путешественники достигли в полдень, но, против обыкновения, замковые ворота оказались запертыми.
