— Как помощник, я несколько ограничен, — ответил я, пытаясь ногой достать чашку, которую выронил, пока Герик снимал печать.
Герик взял ее в руку. Полыхнул огонь, и серый порошок растекся жидкостью. Его сила внушала трепет размахом и ужас происхождением. Едва я почувствовал это, даже столь смутно, как в первый час своего освобождения, я захотел, чтобы он остановился, чтобы он не использовал такую мощь, пусть даже в благих целях. Но он уже снова уткнул мою голову себе в грудь, намазал холодной мазью ободранную полоску кожи между концами ошейника и стал лить на нее горячую жидкость, направляя ее пальцами. Я не осмелился разжать губ, чтобы не выдать нас криком. И опять я хранил молчание и чуть не задохнулся от ужаса, когда почувствовал, как застывает печать. Быть может, это и было исполнением его клятвы мести? Может быть, он освободил меня от ошейника лишь затем, чтобы я смог на мгновение почувствовать вкус жизни, а теперь снова вверг меня в ужас. Он поклялся уничтожить меня, а ничто иное не сделало бы это так надежно.
Тише… держись… защити его…
Металл остывал на моей шее. Ничего не изменилось. Тигель выпал из пальцев Герика на землю, а сам он тяжело навалился мне на грудь.
— Герик, что случилось?
Кажется, он просто заснул. Мои ограниченные движения не позволяли мне толком растрясти его.
— Проснись, парень. Тебе надо убираться отсюда. Однажды ты поймешь, что ты сделал этой ночью. У меня нет слов, чтобы выразить тебе свою благодарность.
Он сонно покачал головой.
— Тебе надо куда-нибудь вернуть эту утварь?
— Нет. Дай сюда, — пробормотал он, протянув руку.
— Вот один. До другого не могу дотянуться. Тебе придется поднять его самому. Найди мою левую ногу — прости, хозяева не позволяют мне их мыть, — теперь правее, еще немного, а теперь прямо на меня.
Он сложил оба тигля в опасной близости от моей ноги и расплавил их, превратив в кусок камня и металла.
— Мне надо идти.
— Ты сможешь добраться до дома? На тебя кто-то наложил сонные чары?
— Как всегда… после. Пока я снова не смогу видеть. Они думают, я не знаю, что происходит.
— Вот, возьми меня за руку.
Первой же искрой собственной силы я ослабил действие сонного заклинания.
— Так лучше? Он нахмурился.
— Ты делаешь совсем по-другому.
— Может быть, я тебя как-нибудь смогу научить.
— Не думаю, что будет время. Я просплю весь день. А потом, к полуночи, надо будет идти в храм к лордам. Они приведут туда Сейри. Я позабочусь о ее безопасности. Но лейранский мальчишка будет тут, во дворе, прежде чем я уйду, и ты должен будешь его увести, если сможешь.
— Я приду за тобой.
— Ты не сделаешь ничего, если я тебе не разрешу! — рявкнул он. — Я могу вернуть на место то, что забрал. Я освободил тебя, чтобы ты позаботился о лейранском мальчишке, если сможешь. И ничего больше.
Не дав мне и слова сказать, Герик встал и ощупью направился к себе домой. Он выглядел очень одиноким.
Я не спал этой ночью, просто сидел и смотрел, как движутся звезды за пыльной пеленой, чувствовал остывающие камни у себя за спиной и наблюдал за отблесками факелов, пробегавшими по моим цепям. Когда ночной ветер рассказал мне о своих странствиях, вся долгая история смерти и печали, которая сопровождала мое собственное путешествие, встала у меня перед глазами. И с каждым ощущением я делал крошечный шаг по моему Пути, и моя сила нарастала, словно первый язычок пламени в очаге, вскормленный трутом, или словно ручей, что вбирает капли дождя, пока не превратится в могучую реку.
Я проснулся перед самым закатом, раньше, чем обычно после ночных занятий с Нотоль. Не знаю, помог ли тут В'Capo, ослабивший сонные чары, или я проснулся сам, чтобы посмотреть на заходящее солнце. Закаты станут совсем другими для бриллиантовых глаз.
Сжатый белый шар солнца распух и покраснел, словно обожравшаяся, готовая к спариванию пиявка. Тонкие сухие перышки, сходившие в Се Урот за облака, отражали его свет и размазывали его по всему западному горизонту. К следующему закату я стану Наследником Д'Арната и лордом Зев'На, и мир изменится навсегда. К лучшему или к худшему — там будет видно. Я был полностью готов, кроме того, что касалось Сейри — моей матери. Сперва следовало позаботиться о ней.
В конце концов, я понял, что она пыталась сказать мне своими подарками. Когда она обнимала меня в тот единственный миг, прежде чем они забрали ее, я почти поверил тому, что она шептала мне. Но она не знала, что ее зеркало смогло показать мне мою душу — темное нечто, обнаженное моей силой. Во мне не таилось ни капли красоты.
Странна, что именно друзья Сейри — лейранский мальчик и раб — помогли мне увидеть истину еще яснее. Чтобы выяснить все необходимое для освобождения В'Capo и набрать силу для заклинания, мне пришлось просить Нотоль еще раз взять меня в путешествие. Я сказал ей, что все еще не могу решить насчет своего будущего, но если мы сделаем это еще раз, я буду знать точно. Так что Трое встретили меня в зале с кольцом, и мы заглянули в беднейшие кварталы керотеанского города, где воздух был пропитан голодом и болезнями, а людей снедала горечь и жажда мести. Я поглотил их ненависть, и сила забурлила во мне.
Парвен перенес меня на край чаши вулкана, где я видел трещины земной тверди, пылающие жидким огнем. А потом Нотоль привела меня в холодные, черные глубины океана, где я касался странных слепых тварей, обитавших там. Я обернулся одной из них, и на час всем, что я знал, стали холод, мгла и давящая масса воды, бывшая моей жизнью.
— Все это будет вашим, юный принц.
Я возненавидел лордов за то, что они заставили меня покинуть мирный океан. Они засмеялись и пообещали, что, когда я стану одним из них, я смогу путешествовать хоть к самым звездам. Пока мы странствовали, я задавал им сотни вопросов обо всем, что приходило мне в голову — включая и то, как действуют рабские ошейники, — а потом Зиддари оставил меня в моей комнате, слепого и скованного заклинанием. Все, что я мог сделать, — это вернуться к рабу и освободить его, как обещал. Но чего мне хотелось, так это спать и видеть во сне глубины океана или же снова вернуться к огромному кольцу и продолжить странствия вместе с лордами.
Так зачем же я освободил В'Capo? Я перегнулся через перила балкона, но не мог заглянуть на фехтовальную площадку, где он все еще был прикован к стене. Он был лучшим бойцом, которого я когда-либо видел, тем самым искусным учителем, которого я ждал, и к тому же казался благородным человеком. Даже добрым. Его страдание и моя сонливость не позволили мне прочесть намерения в его мыслях. Но когда он ослабил сонные чары, я почувствовал вкус колдовства дар'нети. Мягкое, слабое, рассредоточенное, словно пламя свечи вместо молнии. Мне казалось, с такой силой нельзя даже остановить бегущую киббаци.
