В результате этого эпизода Блейд заключил, что дайры пользуются среди местной живности непререкаемым авторитетом и бояться ему нечего. Удачно метнув копье, он перешиб хребет одной твари, затем добил ее топором. Аквия развернула и подогнала нарты, без слов наблюдая, как разведчик быстро свежует еще теплую тушу. Ободрав шкуру и слегка очистив ее от мездры, Блейд швырнул ее в задок саней, на останки снежного ящера. Мясо он решил бросить; собаки еще не были голодны, а груз на нартах – довольно велик.
Странники вновь в молчании помчались к северу, поглядывая на светило, висевшее на локоть над горизонтом. Останавливаться на ночлег было еще рано; до сумерек упряжка одолеет еще немало миль, и где-нибудь да встретится подходящее для привала место – небольшая площадка в окружении торосов.
На этот раз молчание нарушил Блейд.
– Аквия?
– Да? – такое холодное, замерзшее «да», словно ком снега, подобранный с этой ледяной равнины.
– Я не собираюсь тебя пытать.
– Я знаю.
– И мстить тебе я тоже не хочу.
– Ты уже отомстил. Вчера.
– Значит, мы квиты?
– Можно считать и так…
Блейд уткнулся подбородком в мохнатую грудь, Пожалуй, вчера он перегнул палку…
– Поговорим?
Она повернула к разведчику бледное лицо, обрамленное серебристым мехом капюшона, и тихо спросила:
– Ты что-то хочешь узнать?
Да, этой женщине не откажешь в проницательности! Хорошо еще, что она не способна отчетливо читать мысли – все его мысли, подумал Блейд. Вслух же он произнес:
– Только одно: ты больше не спрашиваешь, откуда я появился в вашем мире. Почему?
– Потому что ты не из нашего мира, Риард. Я поняла это сразу.
– Как?! – это был глупый вопрос, и Блейд тут же пожалел, что задал его.
Аквия уклончиво повела плечиком; на подобные темы она предпочитала не распространяться. Возможно, знание ее было тайной; возможно, она просто не умела выразить его словами. Блейд решил не настаивать.
– Что за место этот твой Берглион? – спросил он, меняя тему.
– Замок Помнящих.
– Ты уже говорила. О чем же они помнят?
– О прошлом…
– И ты хочешь послушать их рассказы?
– Не только. Хочу посмотреть.
– Увидеть прошлое? Разве такое возможно? – он был изумлен.
– Конечно, – последовал спокойный ответ. – Помнящие могут показать, как выглядел наш мир раньше… до того, как снега и льды покрыли сушу и море…
– Аквия помолчала. – Говорят, что в незапамятные времена здесь плескалось теплое море меж двух континентов. Дар-со-ланнн… – протяжные хрустальные звуки сорвались с бледно-розовых губ тремя осколками разбитого зеркала. – Дарсолан – значит «ласковые волны»… Они струились от южных берегов, омывали Берглион – почти в самой середине моря, – и неслись дальше, на север… И везде была жизнь, Риард! Везде! Леса – зеленые, а не сине-фиолетовые, как сейчас… трава, цветы, желтый песок, бурые скалы, голубые озера, реки… Все краски, все оттенки, все, что теперь мертво… Понимаешь. Риард? – ее глаза стали огромными, как два бездонных колодца, полных изумрудной влаги, – Понимаешь? Увидеть такое хоть раз – и умереть!
– Ну зачем же столь трагично, – пробормотал Блейд с некоторым смущением; кажется, он начинал понимать эту женщину. – Увидеть и жить – так будет гораздо лучше.
– Разве тебе неясно? – Аквия вскинула на него вопрошающий взгляд. – Наверное, в твоем мире сохранилось все, о чем я говорю. Но для меня увидеть прошлое мира – а потом это… – она махнула рукой в сторону безотрадной унылой равнины и покачала головой.
– Что ж, в снегах тоже есть своя красота, – заметил разведчик и сделал паузу, собираясь с мыслями. – В том мире, откуда я родом, живет одна девушка, которая тоже любит смотреть на прошлое. Видишь ли, у нас есть люди, художники, которые изображают красками на ткани и бумаге все, что хочешь… других людей, животных, лес, море, облака, солнечные закаты и восходы… Они занимаются этим уже тысячи лет, так что мы знаем, как выглядел наш мир раньше, – Блейд вздохнул, невольно подумав, – что в определенных отношениях этот мир за последние две тысячи лет явно изменился к худшему. – Так вот, о девушке… – он вспомнил темные глаза и бархатистую кожу Зоэ и снова вздохнул. – Она показала мне картины мастера, который рисовал только снега и льды – ибо в нашем мире тоже есть и то, и другое. Его полотна… они… да, они были прекрасны! Они потрясали душу!
Замерев, с остановившимся взглядом, Аквия слушала его рассказ. Лицо ее побледнело, губы задрожали и приоткрылись в изумлении; потом она приложила к ним ладонь, словно пыталась сдержать крик.
– Значит… – ее обычно звонкий голосок вдруг стал хриплым, – значит, в твоем мире люди могут везде увидеть картины прошлого?
Блейд с недоумением кивнул; он не мог понять, что ее так поразило.
– И таких картин много? Ты сказал – на ткани, на бумаге…
– …на дереве, на камне, на металле – теперь художники рисуют на чем угодно, даже на живых людях. И полотен, старых и новых, столько, что на каждого жителя моего мира приходится несколько десятков – или сотен, точнее не могу сказать. Правда, не все они хороши. Есть, например…
Но Аквия не слушала его. С жадным любопытством она вцепилась в его руку и спросила – почти выкрикнула:
– Сколько?!
– Чего – сколько?
– Сколько жителей в твоем мире? Тысяча? Десять тысяч? Сто?
Блейд невольно рассмеялся, представив Лондон со стотысячным населением. Это было бы совсем неплохо! Но реальность выглядела несколько иначе.
– В одном городе моего мира тысяча тысяч людей. И таких городов – около трех тысяч. – Дать ей лучшее представление о человеческом муравейнике, кишащем на Земле, он не мог.
Аквия испытующе посмотрела на него, и тонкая морщинка вдруг прорезалась на ее лбу; Блейд ощутил мгновенный острый укол под черепом, словно тонкая игла непонятной энергии пронзила мозг. Потом женщина медленно покачала головой.
– Это правда, но это – непредставимо… Людей больше, чем снежинок в огромном сугробе… и еще больше – того, что ты назвал полотнами…
– Но почему же это удивляет тебя?
– Потому, что некоторые мудрецы Берглиона делают то же самое… Воспроизводят картины прошлого по древним образцам. Только их осталось совсем мало…
Так вот что она имела в виду, когда говорила о том, что может увидеть прошлое! Увидеть копии неимоверно старых картин тех сказочных, легендарных времен, когда на месте ледяной пустыни Дарсолана плескались теплые ласковые волны! Блейд почувствовал жалость; на миг у него перехватило дыхание, потом он откашлялся и спросил:
– Значит, в Берглионе есть художники, которые рисуют картины красками на ткани?
– Нет, – Аквия, порозовев от волнения, вскинула руки, – они ткут ткани с картинами! Такие большие полосы ткани, – она показала широким жестом, – длинные, яркие и разноцветные! И на них…
