– Значит, в Берглионе есть художники, которые рисуют картины красками на ткани?
– Нет, – Аквия, порозовев от волнения, вскинула руки, – они ткут ткани с картинами! Такие большие полосы ткани, – она показала широким жестом, – длинные, яркие и разноцветные! И на них…
«Бог мой, – думал Блейд, слушая звон серебристого колокольчика над ухом, – стоило ли переноситься в мир, где зеленые деревья и синее море можно увидеть только на гобеленах! На древних гобеленах, которые из века в век ткут фанатики в какой-то затерянной в снегах холодной каменной башне! Что полезного можно взять отсюда?»
Потом он вспомнил о мешках Аквии с таинственными снадобьями и покачал головой. Отсюда было что взять. И было что оставить.
– Когда мы придем в Берглион, – Блейд широко ухмыльнулся, – я подарю свою шерсть гобеленным мастерам. Нити такого бурого цвета отлично подойдут для изображения самых мерзких гор, которые когда-либо высились на берегах Дарсолана.
* * *
На этот раз они разбили лагерь рядом с подернутой ледком промоиной, около очередной гряды торосов. Место это Аквии чем-то не понравилось, и она не хотела останавливаться тут, но Блейд настоял – ему хотелось взглянуть на морских обитателей
Полынья – вернее, прорубь, – была явно выбита во льду человеческими руками; может быть, это и вызвало у Аквии тревогу. Неправильный квадрат двадцать на двадцать футов с тремя отвесными стенками в рост человека, с четвертой стороны к воде тянулся пологий откос. Прихватив несколько кусков мяса, нож и копье, Блейд спустился вниз, разложил приманку у самого края и, прижавшись к ледяной стене, застыл в неподвижности. Холода он почти не чувствовал, но хотел есть – впрочем, не так сильно, как вчера.
Минут пять все было тихо. Темная поверхность воды просвечивала подо льдом, холодная и мрачная, видно, немало тысячелетий прошло с тех пор, как легкий бриз гнал ласковые волны по нагретой солнцем поверхности Дарсолана. Потом в темном колодце что-то шевельнулось – и вдруг, в стремительном низком прыжке пробив ледяную корку, на край полыньи выскочило похожее на небольшого тюленя существо. Раз! – и мясо исчезло о зубастой пасти, а ее обладатель шлепнулся обратно в воду. Тут же выскочил еще один «тюлень», за ним – третий и четвертый, но Блейд был уже начеку. Глухо ударила пешня, пробив череп очередного воришки, и охотник, ухватив добычу за скользкий хвост, поволок ее наверх.
Солнце только наполовину успело опуститься за горизонт, по снегу побежали фиолетовые тени, но света еще хватало. Разведчик внимательно рассмотрел морское создание, потом взрезал ножом тугое белесое брюхо. Видимо, это существо в давние времена и вправду было тюленем, но с тех пор успело вырастить жабры. Странное полуживотное-полурыба, с перепончатыми плавниками и вертикальным хвостом, покрытое плотной жесткой шерстью, привлекло собак. Блейд не стал снимать шкуру, а только рассек трехфутовую тушку на несколько больших кусков и хотел бросить псам. Но Аквия, уже успевшая поставить юрту, крикнула ему, что надо срезать несколько полос жира
– в качестве топлива для их печки, и он снова склонился над тюленем.
Это и спасло его от серьезных неприятностей. Внезапно спину обдало потоком холодного воздуха, настолько мощным, что Блейд ощутил проникшие сквозь шерсть ледяные укусы, и над его склоненной головой абсолютно бесшумно пронеслась какая-то тварь. Он успел заметить только трехпалую лапу, подцепившую на лету добрый кус мяса, да крылья размахом в четыре ярда. Поднявшись и ошеломленно покрутив головой, Блейд уставился на темную точку, стремительно таявшую в фиолетовом небе. Миг, другой – и ее не стало.
Перебросив через плечо толстую полосу жира, разведчик зашагал к юрте, за его спиной слышалось смачное чавканье и хруст костей – собаки приступили к трапезе. Ни рычания, ни воя – они были на редкость миролюбивыми зверьми. И, как не раз уже отмечал Блейд, на удивление преданными. Возможно, все земные псы тоже станут такими же, когда проживут с людьми еще пару-тройку миллионов лет.
– Что это было? – спросил он Аквию, показывая на небо.
– Где? – она подняла голову, всматриваясь в небосклон.
– Тварь с крыльями… Летает бесшумно, и лапы – вот такие, – Блейд растопырил три мохнатых пальца.
– Стигарад. Плохо, – она удрученно покачала головой. – Эти создания гнездятся около стойбищ… Воруют остатки пищи.
– Л людей? Людей они не воруют?
– Случается…
Блейд обвел взглядом фиолетовую стену торосов.
– Думаешь, туземцы близко? Что за племя?
Женщина пожала плечами.
– Дикари… Кочуют от проруби к проруби, сражаются из-за добычи с волками и катрабами – и друг с другом тоже.
– Они опасны?
– Тут все опасны, Риард, потому что голодны… И едят тут все и всех.
Они поужинали в настороженном молчании. Однако собаки не беспокоились, вокруг царила тишина, и Аквия тоже не ощущала никаких тревожных сигналов. Быстро растерев янтарную мазь, она юркнула под покрывало, не принимая на этот раз откровенных поз и не делая соблазнительных намеков. Блейд снова прилег на снег и погрузился в полудрему. Он слышал, как Аквия вертится на своем ложе и тяжело вздыхает; один раз даже как будто уловил тихий шепот – «Риард, Риард?» – но беспробудный сон уже сомкнул над ним ласковые крылья.
Сияющая голубая гладь Дарсолана раскинулась перед его очарованным взором; корабли с белоснежными парусами плыли к северу, к замку Берглион, взметнувшему в синеву гордые резные башни, золотые шпили, вымпелы и флаги; к Берглиону, где в тишине кабинетов с резной мебелью и сводчатыми потолками писали трактаты философы, сонм поэтов и музыкантов сочинял чудеснейшие в мире песни, а маги-ткачи трудились над гобеленами, расцветавшими всеми красками мира, яркого и по-молодому пленительного. Над головой странника шумели ветви могучих сосен с золотистой корой, зеленая трава с яркими душистыми цветами волновалась, как море, перистые легкие облака проплывали и небе, с юной победной мощью сияло солнце, даритель жизни…
Ричард Блейд спал. Но видел ли он свои сны?
Дикари напали на рассвете, в предутренних фиолетовых сумерках, когда верхний край багрового светила едва показался над краем ледяной равнины.
Впоследствии, размышляя над произошедшим, Блейд был вынужден признать, что этим снежным троглодитам не откажешь ни в хитрости, ни в умении планировать подобные набеги. Видимо, они следили за путниками и знали, сколько их и сколько псов тянут нарты; более того, они не собирались связываться с самим Блейдом, и вся операция скорее напоминала воровство, чем грабеж.
Под утро забеспокоились собаки. Разведчик поднялся, прихватив топор и пешню и вышел из юрты; Аквия, проснувшись, начала торопливо одеваться. Снаружи было еще темно, но Блейд разглядел с десяток теней, копошившихся рядом с упряжкой. Удивительно, но огромные мохнатые псы только жалобно выли, не пытаясь пустить в ход ни мощные челюсти, ни лапы, вооруженные дюймовыми когтями. Человек был табу; за миллионы лет, прожитых рядом с ним, собаки полностью избавились от агрессивного инстинкта по отношению к своему хозяину и господину. Они могли схватиться с волками – даже с небольшой стаей катрабов; они постарались бы удрать от дайра или сатла, огромной змеи; но человек, свой или чужой, оставался под запретом. Он был Верховным Владыкой, от которого запрещалось бежать и которому надлежало повиноваться. И если бы даже человек пожелал убить своих псов, чтобы насытиться их мясом, они не оказали бы сопротивления и не сбежали; с жалобным воем они покорно умерли бы под ударами топора.
