Ох, и с кем же это его судьба-то свела?!
Колокола, по счастью, звонили не долго, но Лют пер на пролом, огрызаясь последней площадной бранью.
— Куда?! — замахнулся на них стражник.
Пропадать, так весело! Марта перегнулась навстречу, тыча едва не в самый нос пышной грудью, не прикрытой даже косынкой: Лют толи не счел такую деталь нужной, толи ее и не было предусмотрено прежней хозяйкой платья.
— Ой, милок, нам ехать долече, боимся до свету не успеть! Брат у меня хворый, головой скорбный, к святым братьям везем… — затянула Марта, — И так хозяйка пускать не хотела… Не знаю как и обошлись бы, да добрый человек помог!
Ян придушенно поперхнулся, но поддержал:
— Не задерживай! Не приведи Бог опять припадок случится, — а он, вишь, тогда буйный!
Ну, и где он здесь соврал?
Волколак вслед за стражником покосился на паренька в телеге: тот уже не трясся, лежал неловко на досках, хватая ртом воздух и глядя в небо пустыми глазами — видок, красноречивее некуда!
— Проезжай быстрее! — рявкнул прислушивавшийся к разговору начальник караула, делая соответствующее движение рукой, что немного помешало ему справлять нужду ровно.
— Благодарствую! — Марта повела плечами, от чего и без того почти голая грудь к тому же выразительно заколыхалась.
Стоявший ближе всех стражник, провожая их глазами, давился голодной слюной. А едва городские стены отошли к горизонту, Мартой овладел истерический нервный смех. Она хохотала и хохотала, сгибаясь пополам, пока смех не перешел в слезы…
Ян сидел как каменный, только всплескивал вожжами. Марта утихла, шумно втянула воздух и расправила плечи, выпрямляясь. Ехали молча, глядя в разные стороны. В деревни Лют заезжать не стал, но добираться и правда было далековато. Остановил едва ль не посреди поля, у выхолощенных ветром, дождями и снегом стен, Ян повернул туда:
— Ночевать здесь будем! Перекусить есть чего, а завтра уж на месте окажемся…
Марта кивнула, будто пришибленная. Пока Ян разводил костерок, Марта сочиняла из того, что есть какую-нибудь постель на телеге. Спать легли рядышком, да только никому из троих не спалось. Марта слушала дыхание над самым ухом и думала о том самом, стыдном и сладком — да так думала, что сама заливалась краской, сердце начало стучать чаще, а пальчики вдруг стали гладить запястье и ладонь сильной руки, обхватывающей талию. Ян лежал, сцепив зубы: хоть он и устал, как собака, только как тут уснешь, когда тебе в самое естество упирается мягкое, женское…
И ерзает еще постоянно! Волком обернуться бы…
Были б одни — никакой бы холод не помешал унять зуд в чреслах самым естественным способом. Хоть бы уснул ведьмаченок, что ли! А тот не спит, зубами стучит, потому что лег — дальше некуда.
Лют повернулся:
— Иди сюда, дурак! Околеешь ведь за ночь!
В свете ясной осенней ночи амиантовые глаза сверкнули злой насмешкой, как будто знал, стервец, чем оба его спутника мучаются. А может и знал, чего в этом тайного, да и не младенец, — Ян в его годы про невинность уже не вспоминал.
Помнится отец Бенедикт, хоть и пенял ему, но вздыхал тяжко: дело молодое, где уж тут вразумлению впрок пойти…
Церемонится Лют не стал: хмыкнув, попросту притянул его к ним, уложив между собой и Мартой. Та тоже развернулась, обнимая трясущееся тщедушное тело и понимающе улыбаясь поверх светлой макушки оборотню. Мальчишка лежал между ними, как мученик на раскаленной решетке. Еще б руки сложил крестообразно, фыркнул Ян и наконец позволил себе провалиться в сон.
С утреца Марта и Ян поглядывали друг на друга искоса, прикидывая, как бы изыскать возможность для более близкого общения. Так и добрались до монастыря, перемигиваясь и пересмеиваясь. Марта до сих пор поверить не могла, что спит — пока только бок о бок — с разбойничьим атаманом и самым настоящим оборотнем. Что едет куда-то с еще более непонятным и жутковатым колдуном. Хоть встреча с расхваленным безупречным монахом, которой она тоже побаивалась, откладывалась: аббат, оказывается, отбыл на несколько дней для совершения таинств в каком-то поместье.
Ян досадливо хмурил брови: с одной стороны ожидание дает прекрасную возможность им с Мартой, которую он уж точно не упустит, а с другой стороны ему как можно быстрее хотелось избавиться от мальчишки и — исполнить наконец, когда-то данное себе обещание. Чем дольше он будет прохлаждаться, тем дальше уйдет его враг.
Мысли его то и дело возвращались к инквизиторам, и настроение это портило необыкновенно.
А тут еще долгие препирательства с монахами по поводу Марты: они готовы были предоставить Яну возможность дождаться настоятеля, но ни никак не хотели позволить женщине переступить порог обители.
— Устав воспрещает, а отец-настоятель очень строг!
— Так ведь ей и надо увидеться с отцом Бенедиктом!
— Устав воспрещает, — упорно твердил брат Ансельм.
— И куда ей идти?! В чисто поле под ясны звезды?! — окончательно вышел из себя Лют, — Греха боитесь, так и нечего глазами шарить! То ваш грех, а не ее!
Покажите, келью какую-нибудь и она из нее носа не покажет, а я для верности и дверь запру, так что никакой дьявол не пройдет!
— Устав воспрещает… — завел было прежнюю песню брат Ансельм, и Ян тряхнул его уже не шутя.
— Слушай меня, монах! Марта останется здесь и со мной, и тебя никто не спрашивает! И Устав про вас, собак, написан, что бы здесь борделя не развели — так я затем присмотрю! И ужо расскажу отцу-настоятелю, как вы бабу на мороз выставить хотели!
Лют отпустил монаха. Улыбался он почти ласково, но спорить с ним почему-то не хотелось. Тот удалился, прошипев что-то про вечернюю службу и трапезу.
— Эй, — Ян не удержался и крикнул вдогонку, — Помнится, Христос блудниц миловал!
Так что, «кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень»!
Поле боя осталось за волколаком, но что бы не раздражать святых братьев Марта прошмыгнула в страноприимную комнату тише мыши. Лют проводил ее взглядом и недобро обернулся сжавшемуся на телеге мальчишке: то, что что-то опять идет не так, он заметил сразу.
— Чего сидишь? Особое приглашение пану требуется?
В голосе Люта была злоба: если б не это недоразумение, он бы здесь не прохлаждался! Опять придется Хессера выслеживать из шкуры выскакивая… Да и сколько можно с этой цацой возиться и терпеть его выходки — вот сейчас, что за придурь опять пришла в эту блажную голову?
Парнишка шмыгнул носом, обнял себя руками, но с места не сдвинулся, глядя на него почти безумными глазами.
— Ты тут до утра сидеть собираешься?
