— Разумеется, ваша милость, я и подобные мне люди за это и получаем жалование. Хозяева торгового дома Фуггеров должны знать не меньше, а может, и больше, чем глава имперской тайной полиции.
Вендель устало прикрыл глаза, и Вольфгер заметил, какие у него тяжёлые, набрякшие веки немолодого и, видимо, не очень здорового человека, вынужденного многие годы спать, где придётся, и есть, что попало.
Музыкант тем временем закончил одну песню и, осушив поднесённую ему кружку, затянул следующую:
Под утро, в понедельник,
Портняжка вышел в сад.
Навстречу — чёрт: «Бездельник,
Пойдём со мною в ад! Теперь мы спасены!
Сошьёшь ты нам штаны,
Сошьёшь нам одежонку,
Во славу сатаны!»
И со своим аршином
Портняжка прибыл в ад.
Давай лупить по спинам
Чертей и чертенят.
И черти смущены:
«Мы просим сшить штаны,
Но только без примерки,
Во славу сатаны!»[112]
— В Богемии, господин барон, Мюнцер был не один. С ним был его друг, некий Пфейфер, монах, бросивший свой монастырь, — начал Вендель. — В Прагу Мюнцер поехал в надежде навербовать среди тамошних гуситов отряд для участия в крестьянском бунте, а также, чтобы ознакомиться со способами применения в бою их знаменитых телег. Однако гуситы не захотели иметь с ним дела и даже не польстились на весьма значительные суммы в золоте, которые оный Мюнцер предлагал им.
Из Богемии Мюнцер и Пфейфер, не солоно хлебавши, отправились в Южный Шварцвальд, где стали возмущать крестьян. Следует сказать, что первоначально чернь там была настроена довольно миролюбиво. Из рук в руки переходила грамота под названием «Двенадцать статей», сочинённая неизвестно кем. Требования, изложенные в ней, пожалуй, можно назвать разумными, справедливыми и вполне исполнимыми. Крестьяне просили отменить штрафы за потравы, разрешить им охотиться в господских лесах и вообще восстановить старые вольности. Сверх того, они требовали от проповедников, чтобы те поучали их правой, по их мнению, вере, то есть евангелическому учению Лютера. О миролюбии крестьян свидетельствовала последняя, двенадцатая статья грамоты. В ней говорилось, что если на основе Священного Писания крестьянам докажут, что их требования несправедливы, они откажутся от «Статей».
Возможно, дело и кончилось бы миром, но подстрекательство Мюнцера и Пфейфера стало приносить ядовитые плоды, и вскоре пролилась кровь. Бунтовщики захватили в плен и казнили, прогнав сквозь пики, вюртембергского фогта [113] графа Людвига фон Гельфенштейна и тринадцать его сторонников. Фогт предложил за свою жизнь и за жизнь своих людей выкуп — тридцать тысяч гульденов, огромные деньги, но, неслыханное дело, крестьяне от них отказались.
Весть о казни Гельфенштейна разнеслась по стране подобно удару грома и вызвала у имущих ужас, а у неимущих — злобную радость и укрепление уверенности в своих силах. «Сегодня господин ты, а завтра господином захочу стать я!» — вот как они заговорили. Вскоре вожаки бунтовщиков уже требовали раздачи монастырских земель и отмены всех пошлин. Налоги они соглашались платить раз в десять лет, причём не курфюрстам, а только в императорскую казну.
Вендель на минуту прервался, чтобы промочить горло вином.
Вольфгер повернулся к трактирному певцу. Тот продолжал распевать свою нечестивую песенку, каждый куплет которой посетители встречали радостным хохотом, а «Во славу сатаны!» орали все вместе.
Портной аршин отставил
И ножницы достал.
И вот, согласно правил,
Хвосты пооткромсал.
«Нам ножницы странны!
Изволь-ка шить штаны.
Оставь хвосты в покое,
Во славу сатаны!»
С чертями трудно сладить.
Портной согрел утюг
И стал проворно гладить
Зады заместо брюк.
«Ай-ай! Ужель должны
Нас доконать штаны?
Не надо нас утюжить,
Во славу сатаны!»
Шпильман играл неважно: струны фиделя жалобно взвизгивали, скачущая музыка царапала слух, но посетителей это ничуть не беспокоило. Многие вскочили со своих мест, и, расхватав визжащих служанок, пустились в пляс. Те, кому женщин не досталось, танцевали друг с другом. Пары так старательно отбивали ногами такт, что из щелей в полу взлетали клубы пыли. Трезвому смотреть на забавы пьяных всегда неприятно. Вольфгер поморщился и отвернулся. Вендель заметил его гримасу.
— «Во славу сатаны»… Что творится с нашим некогда чинным и богобоязненным народом?! А ведь мы в лучшем трактире города, здесь собирается не голь и рвань, а почтенные лавочники и преуспевающие мастеровые. В дешёвых кабаках, ваша милость, дела обстоят ещё хуже, там уже совершенно открыто обсуждают грядущую расправу с господами… Но вернёмся к Мюнцеру.
Возмутив крестьян в Шварцвальде, он вернулся сюда, в Мюльхаузен и взялся за испытанное оружие — проповеди, которые становились всё опаснее. Мюнцер призывал распустить магистрат, ввести в городе «евангельское правление» и передать власть некоему придуманному им Вечному совету.
Бюргеры с заплывшим жиром мозгами, составлявшие магистрат, растерялись. Арестовать Мюнцера или выслать его из города, конечно, уже было нельзя, он стал слишком влиятельной фигурой, а вот нож под ребро в тёмном переулке ещё мог поправить дела… Но отдать решительный приказ было некому, и вскоре магистрат был распущен, а вместо него, как и хотел Мюнцер, в тот же день избрали Вечный совет.
Мюнцер схитрил: он не занял в этом совете никакой должности, но без его участия не проходит ни одно заседание, Мюнцер единолично правит советом, объявляя, насколько то или иное решение соответствует «божьему слову».
По указанию Мюнцера католическое богослужение в Мюльхаузене отменили, а церковное имущество частично распродали, а большей частью разграбили.
Бунты вспыхнули в Швабии, Гессене и в Гарце.
Мюнцер пишет и рассылает по всей стране множество писем — часть нам удалось перехватить и прочитать — и без устали проповедует. Некоторые проповеди я слышал. И, знаете, господин барон, что я вам скажу… По-моему, Мюнцер теряет рассудок. Мне и раньше доносили о странностях в его характере, но я не придавал этому особенного значения — вдохновенные проповедники — они часто малость того… Обычное дело. Но с недавних пор поведение Мюнцера разительным образом изменилось и стало внушать здравомыслящим людям изумление и страх. Теперь он изображает некоего ветхозаветного пророка: носит хламиду, расшитую золотом и серебром, отпустил для солидности бороду, и требует, чтобы перед его явлениями пастве торжественно выносили меч и чашу. Только народ всё равно потешается: лицо у Мюнцера круглое и похоже на кошачью морду, поэтому, когда он злится, кажется, что вот-вот зашипит и зафыркает. Да ещё и борода эта… Она у него рыжая и выглядит несуразно, как будто приклеена. Про неё уже песенки сочиняют, да вы только что сами слышали. Ну, тогда пришлось Мюнцеру бороду покрасить…
