— Вы остаетесь в заложниках, — сказал он.
Эльф не ответил.
— Пройдет год и день — и вас отпустят. Я не знаю, можно ли верить в этом Саурону. Но мне больше ничего не остается, кроме как поверить ему.
Ни слова.
Берен изнывал от отчаяния. Если бы Финрод обозвал его предателем, плюнул в лицо, съездил по уху — ему стало бы легче. Наверное.
— Ты знаешь, почему я согласился. Это ради вас, — беспомощно проговорил он.
Эльф не двинулся, даже дыхание его не участилось.
Тхуринэйтель разбудила его ночью — сказала, что он стонал и метался во сне.
С этого дня вернулись ночные кошмары. Эльфийка готовила сонное зелье, заставляла пить. Иногда помогало, иногда нет.
…На этот раз еду не принесли в комнату. Пришла Тхуринэйтель.
— Повелитель зовет к обеду, — сказала она. — Он желает кое-кого тебе представить…
* * *
— Я познакомлю тебя кое-с кем, — сказал Гортхауэр. — Предупреждаю, это будет испытанием… для вас обоих.
— Почему? — спросил Илльо. — Кто он?
— Он — человек… Из народа Беора… — Гортхауэр явно не хотел говорить больше. — Он много пострадал в ходе этой войны… Для него она длилась очень долго. Он ненавидит нас.
Ортхэннер поднял голову, и взгляд его — открытый, даже распахнутый — обдал Илльо словно порывом свежего ветра. Гортхауэр действительно хотел спасти эту душу. Действительно нуждался в помощи.
Илльо в сердце своем поклялся, что поможет ему. Кем бы ни был этот человек, хоть головорезом из шайки Барахира.
— Идем, — сказал Ортхэннер.
По дороге в обеденную залу он продолжал говорить.
— Он был захвачен недавно, и мне пришлось… обойтись с ним жестко. Ты сам понимаешь, как он теперь относится ко мне. Поэтому — я не могу. Кроме тебя, мне положиться не на кого… Эрвег слишком горяч, Солль — еще мальчик, Этиль… У нее лучше получается убеждать примером, чем словами… А главное…
Илльо внутренне напрягся.
— Он ведь из эдайн, — продолжал Гортхауэр. — У него своего рода слабость к эльфам…
Илльо кивнул.
…В деревне поначалу было трудно: невежды болтали о «проклятой», «порченой» крови. Мальчишки собирались всемером на одного и били. Пришлось потрудиться, чтобы заставить принимать себя всерьез, уважать и со временем — даже любить. Он мог бы даже наследовать отцу, хотя поначалу всем казалось, что об этом не должно быть и речи. Умри отец вскоре после матери — младенца Илльо зарезали бы в первый же день. Но уже в десять лет он верховодил всеми мальчишками деревни. Он мог бы наследовать отцу, сделаться вождем Белых Лис — но он отказался в пользу сводного брата, ибо желал большего.
В Аст-Ахэ Учитель принял Илльо по особой просьбе отца, не в четырнадцать лет, как обычно, а в десять. Твердыня была совсем иной. Там никто не попрекал эльфийской кровью, ее признаки вызывали скорее доброжелательное любопытство, даже некоторый интерес у девушек. И у юношей. Илльо долго не мог понять природу этого любопытства — эльфы созревают поздно. А впрочем, это было неважно: вступая в Орден, Илльо дал обет безбрачия.
Корни аира,
Пронзая бесплодный песок,
Чистую влагу пьют.
Все сочли это порывом высокого благородства. Илльо рассуждал немного иначе: семья тяготила бы его. Связь без семьи — этому противилась его природа.
Поначалу он изо всех сил хотел быть человеком. Да и как он мог бы быть эльфом — рожденный от человека, воспитанный в Твердыне… Но в мыслях, движениях, в разных мелочах, заметных порой только ему — прорывалось… что-то. И он научился это использовать. Он любил тайну, прохладный папоротник. Таинственность, одновременно влекла людей и удерживала их на некотором расстоянии. А внешность, бесспорно эльфийская, добавляла ему таинственности.
В трапезной уже присутствовали все остальные. Эрвег, Солль, Этиль, Даэйрет… Человек, с которым собирались познакомить Илльо, вошел почти одновременно, через другую дверь. Тхуринэйтель сопровождала его.
Выглядел он как… как обычный беоринг. Высокий, немного сутулится, но смотрит открыто, не пряча глаз. Серые глаза, темные волосы, прорезанные седыми прядями. Ранние морщины — в углах глаз и между бровей.
— Suilad, — полуэльф решил сделать первый шаг. — Меня зовут Илльо.
— А меня — вот так зовут, — человек показал, как подманивают пальцем, потом с грохотом отодвинул стул и сел. Илльо последовал его примеру, не желая, чтобы первая же дерзость сломала трапезу и беседу.
— Это Берен, сын Барахира, — легко, почти небрежно сообщил Ортхэннер.
Даэйрет уронила вилку. Самая младшая, она хуже всех держала себя в руках.
— Наемный убийца нолдор… — вырвалось у нее.
— Ошибаешься, малышка, — Берен, как ни в чем не бывало, обмакнул кусок хлеба в подливу. — Нанял меня Гортхаур, а для нолдор я убивал по зову сердца.
Илльо взглядом в упор вызвал Берена на встречный взгляд.
— Я рад тебя видеть, — сказал он.
— Здесь все были рады. Болдог чуть не прослезился.
— Давно мечтал скрестить с тобой меч, — поддел Илльо, и горец вскинул голову.
Есть! Попал.
— У тебя будет случай, — широко улыбнулся Гортхауэр. — Пойти танцевать с мечами можно хоть сегодня, через час-другой после трапезы.
— А зачем ждать? — вдруг сказал Илльо. — Я, например, не хочу есть.
— Я тоже, — Берен поднялся одновременно с ним. — Пойдем.
Илльо взглядом спросил разрешения у Гортхауэра и тот кивнул: можно. Эрвег не смог устоять перед соблазном посмотреть, и, само собой, увязалась Даэйрэт. К ним присоединилась и Тхуринэйтель.
Дорога в зал для занятий была Илльо знакома — он застал этот зал еще таким, каким его покинули эльфы, и проследил за тем, чтобы там ничего не изменилось. Чтобы орки не тронули деревянных болванов на цепях, не разворовали затупленные учебные мечи и не загадили пол. Им здесь вообще не давали воли — Гортхауэр, штурмуя этот замок, хотел его взять целым и невредимым, со всеми запасами и сокровищами.
Илльо никому не уступил первенства. Он выбрал длинный и тонкий эльфийский меч, и, еще не глядя на Берена, знал, что тот выбрал такой же. Этот зал не обогревался ничем, кроме тепла разгоряченных поединками тел, и сейчас в пустом и полутемном помещении было холодно; с дыханием из губ вырывался пар, но Илльо сбросил куртку и рубашку, чтобы они не пропахли потом, и то же самое сделал Берен. На его груди и животе было несколько синяков — кто-то недавно бил его под вздох. Похоже, двигаться ему это не мешало. Гортхауэру действительно пришлось обойтись с ним жестко — но в целом ему посчастливилось: Илльо встречал людей, с которыми Гортхауэру пришлось обойтись еще жестче. Хорошо, если через месяц лечения они вставали на ноги. Что поделать, война есть война.
