Это имеет смысл, только если обоз идет вслед за армией… Или впереди нее. Значит, дриксы переправляются через Штарбах и упираются в Хербсте… Для чего? Только для того, чтобы ее форсировать. Больше им в тех местах делать нечего… Сюрприз, подготовленный для всей Западной армии, будет… несколько больше доставшихся нам фашин и пушек… Боюсь, Бруно уже на нашем берегу. Причем там, где мы его не ждали и не ждем… Слишком близко к армии фок Варзов… А она сейчас на марше.
– Это… – Джордж мучительно подбирал слова. – Это… Леворукий знает что такое! Нужно срочно послать разведку и убедиться…
– Делать вывод по каким-то следам несерьезно…
– Я знаю эти места. Двойная переправа через Штарбах и Хербсте – это невозможно…
– Тем более для Бруно…
– Я не вижу достаточных оснований для нарушения приказа. Конечно, маршала Запада следует уведомить немедленно…
– Заодно можно выслать разъезды…
Как сговорились, а голова опять кружится. Вино или рана? Проклятье, им не объяснить, а заставить… Получится ли у тебя заставить? И говори четко. Коротко говори, на длинные фразы тебя не хватает.
– Хватит, господа. Обоз прошел несколько дней назад. С проверкой мы опоздали. О том, что берега там неудобные… что никто и никогда там не переправлялся, я наслышан. Ну и что? Вспомните ту же Ренкваху… Или Хайнриха… «Медведь» преизрядно удивил Рокслея. Почему бы Бруно не удивить нас? Если фельдмаршал за зиму все рассчитал и подготовил… у него не только фашины найдутся. У него будут и наплавные мосты хоть в две тысячи бье. Все, что дриксам нужно… это дотащить их до воды. И еще чтобы мы поверили в Павсания…
– Павсания? – На лице Ансела сочувствие мешалось с облегчением. – Ты, наверное, хотел сказать…
– Я сказал, что хотел, генерал. Спросите на досуге герцога Придда. Он объяснит. Господа, надеюсь, я рассеял ваши сомнения. Исполняйте.
– Господин генерал… – Карсфорн с опущенными глазами… Странное зрелище и красноречивое. – Господин генерал, я вынужден заметить…
– Господин генерал, вверенный мне полк будет готов к выступлению через три часа.
– Благодарю вас, Гирке! Ансел, Лецке, когда будете готовы вы?
Боль внизу живота, словно бы исчезнувшая нога – не думать! Есть дела поважнее… Кровь остановилась, значит, не сегодня. Дня три или неделя. Это если очень повезет или, наоборот, не повезет, но ошибся ли он… Ошибся ли хоть кто-нибудь? Он еще успеет узнать.
– Ансел, Лецке, я жду ответа.
– Господин генерал, мы уложимся в то же время, что и полковник Гирке.
Глава 7
Оллария
Хербсте. Печальный язык
Кольцо Эрнани
400 год К.С. 20-й день Весенних Волн
1
Это сделать нужно. Необходимо. Ричард повторял это себе пятый день кряду. Юноша отпирал дверь в домовую церковь, трогал цветы, менял догоревшие свечи, целовал незабудки возле ног своей святой и уходил, даже не тронув лежавшую на старом плаще реликвию. Нет, он понимал, что сделка после гибели сюзерена становится бессмысленной, но Рамиро предложил обмен, и Ричард согласился. Отец бы его понял, но больше никто. Иноходец не верит снам, он отмахнулся даже от нохских призраков, а эр Август не поверит в невиновность Предателя. Между Ветром и Скалами лежит ошибка, а не подлость, но это еще предстоит доказать. Правда о находке в гробнице загладит и ложь Альдо о шкатулке. Катари не зря кричала о браслете – он наверняка был на руке мертвой Октавии или в гробнице Франциска, иначе зачем бы Левию понадобились кости обоих?
Королева вправе потребовать браслет назад. Регент и временный глава олларианской церкви, она обязана вернуть реликвию Талигу, даже будучи эсператисткой. Что ж, придется признаться в том, что герцог Окделл не опроверг ложь Альдо Ракана. Завещание исчезло, но Катари хватит слова Скал, только сперва придется восстановить завещание Эрнани по памяти. Если постараться, это можно сделать.
Дикон уставился в золотисто-черную стену, заставляя себя во всех подробностях вспомнить не столь уж и давний вечер. Сюзерен не возвращался. Темнело. За окном выплясывал мокрый снег, топился камин, отблески пламени падали на шкатулку, воскрешая давно отгоревший закат. Черная башня на лакированной крышке была той же, что юноша видел сперва в Варасте, а потом – во сне, и в этом таился какой-то смысл. Человек, прятавший завещания, вряд ли сунул их куда попало, но что значит его выбор? Мрачная шутка? Намек? Проклятие? Но кому, Эрнани или Франциску, а может, обоим? Если шкатулку выбирал Рамиро Второй, очень может быть…
Получить корону из рук выскочки, укравшего твою честь и твою мать, умершего в собственной постели и швырнувшего тебе то, что мертвецам без надобности. Вместе с заботой о слабоумном единоутробном брате. Святой Алан, от такого взвоешь!
Окажись на месте Рамиро какой-нибудь Придд или Ферра, он бы вцепился в подачку, но Алва не едят дохлятину. Пасынок отомстил Франциску – странным, извращенным способом, но отомстил. Последняя воля узурпатора отправилась в Закат, а Рамиро остался самим собой, как и Ворон. Великий полководец при никчемном короле, ходячая легенда и ходячий ужас. Вешатель. Спустя Круг его странное послание попало в руки потомку Алана; это не могло быть случайностью, как и открывший тайну меча сон.
Дикон не сомневался, что видел настоящего Предателя. С Вешателем было сложнее – и не потому, что тот слишком походил на похудевшего Рокэ. Рамиро Второй не читал Веннена и не знал ни Альдо, ни Эгмонта Окделла. Оставалось признать, что Ричард говорил с собственными сомнениями, что прорастали сквозь любовь к сюзерену. И ничего удивительного, что у этих сомнений были синие глаза, – Ворон на суде и после него сказал слишком много важного.
Верность запрещает думать, но сон отметает запреты, и человек видит правду, какой бы горькой она ни была. Подобные озарения сродни пророчествам, хотя ничего чудесного в них нет.
– Да, мы враги, – сказал гостю Ричард. Это было так странно – пить вино с Вешателем, ощущать себя слегка пьяным и при этом твердо знать, что твоего собеседника нет на свете уже триста двадцать лет…
– Да, мы враги, но ваш отец не был ни трусом, ни предателем, как Эктор Придд.
– Не стоит называть трусом того, кто не бросал оружие до последнего.
– Вы слишком снисходительны.
– Увольте. Просто мне не нравится, когда не замечают чужих достоинств лишь потому, что речь идет о враге. Желание видеть на одном берегу сплошное зло, а на другом – кромешное добро удручает. Именно поэтому ваше семейство и наводит тоску.
– Да, мы не мешаем зло с добром и… не станем мешать! Окделлы не изменяют ни своему сюзерену, ни своему слову, ни своей любви… Это нас всегда предавали и предают всякие… Хватит! С этой минуты Скалы говорят только с… с тем, кто достоин!
