Теперь настала очередь Блэза замереть. Он понял и был глубоко тронут, что Бертран предлагает ему тайну своего сердца в обмен на его тайну.
— Извини, — сказал Блэз. — Я не собирался ехать за тобой, я просто увидел твои следы. Мне уйти?
Бертран покачал головой.
— Однако ты можешь отдать мне флягу, если не пьешь. — Блэз отдал ему флягу. Бертран поднял ее — металл сверкнул на свету — и прикончил остатки сегвиньяка. — Не думаю, — сказал он, — что смогу справиться сегодня еще с чем-то, кроме того, что уже произошло.
Через мгновение они услышали приближающийся топот еще одного коня, подняли глаза и увидели Ариану, скачущую к ним в одиночестве по зимней траве.
Она подъехала к сидящим рядышком на пороге хижины мужчинам. Она не делала попытки спешиться. Они увидели, что она недавно плакала, хотя сейчас слез не было. Ариана прерывисто вдохнула и медленно выдохнула воздух.
— Я дала клятву моей кузине Аэлис в ту ночь, когда она умерла, — сказала Ариана без приветствия, без преамбулы. Блэз видел, что ей очень трудно владеть собой, и почувствовал, как окаменел сидящий рядом с ним Бертран. — Клятву, от которой меня сегодня освободила смерть Уртэ.
Блэз видел, что она смотрит на герцога, поэтому он попытался подняться и повторил:
— Мне следует уйти. Я не имею права…
— Нет, — возразила Ариана бесцветным голосом, ее утонченное лицо было почти белым. — Это тебя тоже касается, собственно говоря. — Она еще не закончила говорить, а Бертран уже положил руку на колено Блэза, не давая ему встать.
— Останься со мной, — попросил герцог.
И поэтому он остался. Он сидел на пороге хижины угольщика холодным вечером дня смерти, а ветер проносился мимо них, сдувал с лица Арианы черные волосы, шевелил высокую траву у нее за спиной. И Блэз услышал, как она сказала голосом, из которого исчезла звучность, остался лишь голый смысл слов:
— Теперь я могу рассказать вам о той ночи, когда умерла Аэлис. Она родила раньше времени, и на то была причина, Бертран. — Еще один вдох, яркое свидетельство борьбы за самообладание. — Когда Уртэ взял у нее из рук сына и покинул комнату, а за ним поспешили жрицы, пытаясь отнять ребенка, я осталась одна в комнате с Аэлис. И несколько секунд спустя мы… поняли, что она носила еще одного ребенка.
Бертран рядом с Блэзом судорожно взмахнул руками. Фляга упала на траву. Герцог неуклюже попытался вскочить на ноги. Но, кажется, силы покинули его: он остался сидеть на пороге, глядя снизу вверх на женщину на коне.
Ариана сказала:
— Я привела твою дочь в этот мир, Бертран. А потом… потом Аэлис заставила меня дать ей клятву. Мы обе понимали, что она умирает. — Теперь она снова плакала, слезы ярко сверкали у нее на щеках, словно хрустальные.
— Расскажи мне, — попросил Бертран. — Ариана, расскажи мне, что произошло.
Тогда она тоже плакала среди ужасов той комнаты. Ей было всего тринадцать лет, и она слышала, как Аэлис, умирая, сказала мужу, что младенец, которого она держит на руках, сын Бертрана де Талаира. Ариана съежилась в углу комнаты, наблюдая, как лицо Уртэ налилось багровой кровью от такой ярости, с которой она еще никогда не сталкивалась. Она увидела, как он выхватил ребенка из рук матери, куда его осторожно положили жрицы. За стенами Мираваля завывала зимняя буря, дождь хлестал замок, бушевал, словно разъяренный дух.
Герцог и жрицы выбежали из комнаты; куда, Ариана не знала. Она была уверена, что он собирается убить ребенка. Аэлис тоже была в этом убеждена.
— О господи, — сказала ее кузина, лежа в луже крови на постели, — что же это я наделала?
Ариана, вне себя от страха и горя, стиснула ее руку, не в силах придумать ни слова в ответ. И только желала оказаться подальше от этой комнаты, от этого ужасного замка.
А затем, несколько минут спустя, Аэлис сказала, уже другим тоном:
— О Риан! — И еще: — Кузина, во имя богини, я думаю, что во мне есть еще один ребенок.
Так и оказалось. Крохотный младенец, хотя и крупнее, чем первый, как показалось Ариане. И это была девочка, с черными, как у матери, волосами, с длинными ножками, голос ее звучал громко, когда она издала первый крик среди бури того мира, в который пришла.
Именно Ариана вынула ее из лона Аэлис. Ариана перекусила и перевязала пуповину и завернула новорожденную в теплые ткани, приготовленные у камина. Ариана подала ее дрожащими руками матери. Больше никого не было в комнате. Больше никто не слышал второго крика.
И Аэлис де Мираваль де Барбентайн посмотрела на черноволосую дочь на своих руках, зная, что жизнь уходит от нее, и сказала кузине, которой в тот год исполнилось тринадцать лет:
— Я хочу связать тебя клятвой, которую ты дашь мне у моего смертного одра. Ты должна дать мне клятву сделать то, о чем я тебя попрошу.
Ариана посмотрела на них обеих, на мать и дочь, и сделала это: она поклялась унести ребенка из комнаты по черной лестнице, завернув его в пеленки и спрятав под собственным плащом. И вынести его из Мираваля в эту ужасную ночную бурю. И она дала клятву в ту ночь не рассказывать ни одной живой душе, даже Бертрану, о существовании второго ребенка, пока жив Уртэ де Мираваль.
— После того как Уртэ умрет, — сказала ее кузина, — если ты и она будете живы, тогда решай сама. Посмотри, какой она станет, если будешь знать, где она. У меня нет дара предвидеть будущее, Ариана. Руководствуйся потребностями времени. Возможно даже, этот ребенок, моя дочь, станет наследницей Мираваля или Талаира или самой Арбонны. Мне нужно, чтобы ты стала женщиной, которая в один прекрасный день сумеет принять решение. А теперь поцелуй меня, кузина, и прости, если можешь, и уходи.
И Ариана наклонилась и поцеловала умирающую женщину в губы и побежала одна по винтовой лестнице черного хода, закутавшись в темный плащ и прижав к сердцу ребенка. Она никого не встретила на лестнице и в коридоре, и когда вышла из замка под дождь через боковую калитку. На конюшне не было ни одного конюха в такую бурю, поэтому Ариана сама вывела свою кобылу из стойла и неуклюже забралась на нее с тюка сена и выехала без седла со двора. Один лишь плащ и капюшон защищали ее и ребенка от холода и потоков дождя.
Она никогда не могла забыть то путешествие, ни днем ни ночью. Оно возвращалось во сне, с каждым неожиданным раскатом грома или вспышкой молнии в грозу. Тогда она снова оказывалась на виноградниках Мираваля, ехала на восток, к озеру, и ее окружали скрученные плети виноградных лоз, когда молния вспарывала землю и небо. Ребенок сначала все плакал и плакал, но потом замолчал, и Ариана ужасно боялась, что младенец умер, и боялась приоткрыть плащ под дождем, чтобы посмотреть. И она плакала всю дорогу.
