— Передашь Крис-стобалю мою благодарнос-с-сть.
— За что? — удивился бывший юнга.
— Он знает, — хмыкнул Змееныш. — И ещё скажи, что если он её не убережет, я вернусь и отомщу. Меня не ос-становит Великий ш-шторм, а его не с-спасет иное пламя. Ты скажешь? Не испугаешься?
— Нет, не испугаюсь, — ответил Амари, и это была чистая правда.
Они вновь бежали, полагаясь теперь не на указания Змееныша, а на собственное чутье, которое подсказывало путь к «Невесте ветра», и вновь сражались. Теперь было сложней из-за Эсме, но в то же время её присутствие придавало им сил.
А потом лабиринт дворцовых коридоров закончился, и они оказались снаружи.
— Смотрите, это Джа-Джинни! — крикнула Эсме, указывая вверх. Была глубокая ночь, и они ни за что не заметили бы черного крылана в темном небе, если бы не его ноша — что-то белое, большое. Джа-Джинни летел тяжело, низко, и они все пятеро застыли, наблюдая. Невесть откуда возникло предчувствие беды — и беда случилась.
В одном из окон северного крыла что-то полыхнуло — раз, другой.
Крылан упал.
«Невеста ветра» издала низкий рык, а Кристобаль Фейра, внезапно ощутил, как одна из связующих нитей туго натянулась и лопнула.
Ему не хотелось верить, что это та самая нить.
— Джа-Джинни! Джа-Джинни! Нет, нет, нет, НЕТ!!!
Когда они подбежали к тому месту, где рухнул на землю человек-птица, Лейла уже пришла в себя и ползала на коленях рядом с ним, волоча за собой сломанное крыло. Запрокинутое лицо Джа-Джинни побелело, из угла рта стекала струйка крови, а рана на груди не оставляла сомнений в том, что способности Эсме будут совершенно бесполезны, потому что она не умеет воскрешать мертвецов без сердца.
— Нет… — выдохнула целительница. — Я тебе этого не позволю…
И прежде, чем кто-то из них успел хотя бы осознать, что происходит, она до дна осушила флакон со снадобьем, столь удачно прихваченный Хагеном из лаборатории.
— Сумасшедшая, ты умрешь! — закричал Умберто, бросаясь к ней, но было уже поздно: руки Эсме окутались черно-золотой пылью, а лицо превратилось в бесстрастную маску. Лейла, увидев это, молча отодвинулась и замерла, устремив на целительницу немигающий взгляд, полный мольбы. Хаген выругался, швырнул на землю свою саблю, а Амари вдруг ощутил, что желание сражаться и прорываться на волю исчезло, как исчезает последний луч солнца на закате. Он чувствовал себя совершенно пустым, высохшим и не способным на какие-то чувства.
Ему не нужна была свобода, добытая такой ценой.
— Кузнечик! — вдруг позвал Паоло, и принц не сразу понял, что тот обращается именно к нему. — Ты заметил на груди у Звездочета… ш-ш-ш… круглый медальон на цепочке?
— Да, — ответил Амари, машинально отметив про себя, что Змееныш уже не впервые называет своего бывшего хозяина Звездочетом. — Это что-то важное?
Паоло проигнорировал вопрос.
— Сумеешь его сорвать?
— Он мне не позволит, — сказал принц, качая головой. — Точно, не позволит.
— Я отвлеку, — Змееныш прищурился. — А ты срывай. Не забудь, о чем я просил… и, пожалуйста, будь с ней добр. Она хорош-ш-шая.
Едва он успел договорить, как раздался тонкий свист и Умберто рухнул навзничь со стрелой в спине. Если бы он за миг до этого отошел в сторону хоть на шаг, стрела попала бы в Эсме. Паоло кинулся на принца, повалил его на землю, и Амари едва успел заметить, что невидимые стрелки больше ни в кого не попали.
Ему было жутко от того, сколь простой и безжалостной оказалась смерть друзей.
— Сдавайтесь! — раздался голос Эйдела Аквилы. — Вы окружены!
Стало тихо. Сердце Амари билось просто оглушительно, и он, вслушиваясь в это звук, не сразу почувствовал довольно-таки чувствительный тычок под ребра, которым наградил его Змееныш. «Позови, — раздался еле слышный шепот… или, может быть, ему померещилось? Зрачки желтых глаз расширились, в них отражалось перепуганное лицо маленького принца. — Позови…»
— Отец! — крикнул он. — Ты здесь, я знаю! Покажись!
— Ваше Высочество… — Эйдел ненадолго умолк. — Идите к нам, сюда!
— Пусть Капитан-Император сначала выйдет из укрытия! — тотчас же ответил Амари. Хриплый голос едва повиновался, грозил вот-вот исчезнуть окончательно. — Я хочу его увидеть!
Он лежал на земле, придавленный тяжестью Змееныша, и вдыхал резкий зеленый запах… ох, три тысячи кракенов, это же клумба! Одна из тех, вдоль которых днем постоянно прогуливаются нарядные парочки, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться цветами. Принц протянул руку и нащупал посреди переплетения сломанных ветвей розу. Цвет её в темноте был не виден, но он знал — красная.
Он сжал шипастый стебель так, что стало больно до слез, и в этот миг послышались осторожные шаги, а вслед за ними и голос:
— Я здесь, мой мальчик.
Сколько в этом голосе было любви…
Змееныш прыгнул, словно был туго натянутой пружиной, но лучники тоже не оплошали, и в полете его пронзили сразу три стрелы. Всё же полукровка почти сумел завершить свою самоубийственную авантюру: он рухнул на землю рядом с Аматейном и, качнувшись, привалился к коленям бывшего хозяина. Капитан-Император, помедлив лишь мгновение, наклонился и одним резким движением сломал ему шею.
Этого мгновения Амари оказалось достаточно.
Медальон лег ему в ладонь, обрывки цепочки скользнули на землю. «И всё? Ради этой вот безделушки он пошел на смерть?» Ответа не было, но принц вдруг ощутил некое странное присутствие — как будто тень «Невесты ветра» за спиной вдруг разделилось, и вместо одного фрегата его теперь звали сразу два. Если бы всё это происходило в иной обстановке, Амари бы понял, что произошло, а сейчас он окончательно утратил способность размышлять и мог только смотреть на драгоценность в своей руке, словно блики на гладкой поверхности его заворожили.
Краем глаза он заметил неподалеку зарево и подумал: «До рассвета ещё далеко».
Потом крылан очнется и спросит, удивленно моргая: «Что произошло?»
Потом в открытом море встретятся два корабля: у одного будут зелёные паруса, а другой окажется совершенно пустым, как если бы вся его команда дружно прыгнула за борт, сойдя с ума из-за какой-нибудь эпидемии или, что более вероятно, из-за того, что так захотел сам фрегат. Прошлого не отменить, и привычки, что въелись за долгие годы, уже никуда не исчезнут.
Потом они смогут вспомнить добрым словом тех, кто ушел к Великому шторму…
Всё это будет потом.
А сейчас — ведь огонь вечен, пока горит! — посреди огненного ада двое сжали друг друга в объятиях так крепко, как будто захотели стать единым целым. Раньше им уже перепадали мгновения такого единения душ, но ещё никогда не было мгновения истины.
