— На этот раз все очень серьезно. Ты не понимаешь…
— Я понимаю только то, что можно осмыслить, а ты лишил нас малейшего шанса. На кой черт тебе понадобилось сжигать картину?
— Прости, я испугался за тебя.
Признаюсь, я сама испугалась. Не жажду я как-то становиться лягушкой для опытов.
— Так, кончаем паниковать и начинаем думать, — скомандовала я. — Во-первых, я и раньше картинки малевала. И видения свои не раз меняла.
— Ой, не скажи. Именно картинки у тебя всегда сбывались, а вот видение ты смогла изменить. Нет, Элька, ты должна понять, что все это крайне серьезно. Я иду к твоей бабушке.
— Ага, сейчас, — схватила за хвост, собирающегося смыться хранителя.
— Ай! Сколько раз повторять, хвост — мое самое больное место.
— Голова — твое больное место. Впрочем, как и мое. Давай хотя бы на секунду начнем рассуждать здраво.
— На трезвую голову как-то не рассуждается.
— Согласна.
Что-то мы оба сегодня перенервничали. Надо подлечиться, причем обоим. Поэтому я сходила на кухню и притащила стакан воды, миску Крыса и валерьянку. Ух, как глаза у кое-кого загорелись. Алкаш, что с него взять. Его даже от сыра, когда он в образе крысы разгуливал, так не колбасило. И в связи с этим вывод напрашивается: валерьянка — страшная сила.
— Эх, жаль, ты картину спалил, — вздохнула я после первых двадцати капель.
— Жаль, — немного пьяненько повторил Крыс.
— Нам нужно больше информации.
— Нужно, — согласился хранитель. — Эль, не жадничай, подлей еще. У меня стресс.
Подлила, и себе накапала еще двадцать капель.
— А еще узнать о пророчестве. Ты-то сам, откуда узнал? Вычитал где-то?
— Ты, что! Это пророчество большинство мифом считают. Легендой.
— А не большинство?
— Не знаю. Я никогда не интересовался историей культов. Это было так далеко от нас.
— Далеко, говоришь.
Кажется, кое-кто все-таки считает иначе.
— Элька, ты не отвлекайся. Плесни мне еще чутка.
— Э, нет, — возразила я, закрывая валерьянку. — Хвостатым больше не наливаем.
— Это еще почему? — возразил уже совсем не трезвый хранитель. Надо же, как быстро валерьянка его валит. Надо взять на заметку. Мало ли? Пригодится еще.
— Потому что у нас дело наметилось. Слушай и запоминай. Как проспишься, дуй к своим сородичам и выясняй, что за дела с этим пророчеством.
— Фу, а может, ну его? Давай рванем в теплые края, будем греться на солнце и ни о чем не думать.
— Ага, а как вернемся, наши враги тут же нас и оприходуют. Нет, Крыс. Думаю, в этом пророчестве что-то есть. И, возможно именно из-за него меня пытались похитить.
— Похитить? — подскочил на метр мой хвостатый и резко протрезвел.
Черт, совсем забыла, что решила его не посвящать. Он у меня и так паникер, а тут совсем проходу не даст.
— А ну живо рассказывай, что за дела?
И судя по злобной, полной негодования морде, так просто он не отстанет.
Пришлось смириться и рассказать о странных людях, которые хотели меня похитить и умерли самым загадочным образом.
— Так, понятно, Элька. Я пошел в ванную, трезветь, а потом к хранителям.
— ОК, а я пока смотаюсь к Олеф. Думаю, Омар видел много больше, чем было видно на картинке. И все-таки жаль, что ты ее сжег.
— Прости, я не хотел, — покаялся хвостатый, а я потрепала его по шерстке. — Да, ладно. Ты ведь не со зла. И без картинки прорвемся.
Вот только не понятно, как. И что за дела? Стоит только расслабиться, как возникает что-то страшное, и жуткое, грозящее моей скорой смерти. Может, меня кто-то сглазил? Ага, еще при рождении. Блин, рождение. Точно! Ох, чует мое сердце, что именно из-за этого Осванга я и родилась? И этот жуткий тип J поэтому меня преследует. Чтобы приковать к жуткой штуковине и пустить кровь? Жесть. Нет, надо срочно что-то делать. И для начала ответим на настойчивые звонки Олеф.
— Эля! Твою мать! Почему ты не отвечала?
— Переваривала информацию, — откликнулась я на вопли подруги. А через секунду решила, что по телефону о таких вещах разговаривать неудобно и глупо. Мало ли? Вдруг меня подслушивают. — Оль, а ты сейчас где?
— В особняке.
О, чудненько.
— Хорошо, не отключайся.
Я прошла на кухню, предупредила дядюшку Петра, что отлучусь ненадолго, надела кроссовки, мало ли, куда меня занести может, закрыла глаза, представила во всех подробностях особняк семьи Влацек, который стал для меня почти домом и через секунду распахнула глаза.
Надо же, оказывается, я соскучилась по этому месту. Все-таки больше трех месяцев здесь провела, встретила Диреева, влюбилась, совершала глупости, и была счастлива, без всяких «почти». И пока поднималась по ступенькам, пока ожидала, когда мне откроют, вспоминала наши тренировки, ссоры, бурные примирения, всех обитателей дома. А вот открыл мне самый противный его обитатель.
— Ты?! — удивилась Женевьев, да и я не меньше. Не думала, что злая мачеха моей дорогой подруги снизойдет до открытия входных дверей. Однако, вежливость еще никто не отменял.
— Здравствуйте. Я к Олеф.
— Ее нет, — резко ответила она и попыталась захлопнуть дверь обратно.
— Да неужели?! Оль, я тут в дверь твою стучусь, а мне говорят, что тебя нет, — проговорила я в трубку.
Женевьев побагровела то ли от злости, то ли от осознания, что ее ложь раскрыта. Если бы ее не знала, то подумала бы, что она пристыжена, но, боюсь, конкретно эта особа даже не представляет что это такое.
— Тебе не надоело портить нам жизнь? — прошипела она, а у меня тоже давно назрел свой вопрос.
— А вы? Почему вы так не любите меня? Это личная неприязнь или вы всех русских ненавидите?
Та ничего не ответила, только губы поджала, просверлила меня злобным взглядом и удалилась куда-то вглубь дома. Я же решила на пороге не маячить и просочилась внутрь.
Олеф появилась через секунду, встревоженная, напуганная даже, но все же глаза так сверкают, что сразу понятно, несмотря на все тревоги, она счастлива. А это самое главное.
— Как ты нас напугала, — проговорила она, обнимая меня.
— Прости. Я не хотела. Так что случилось?
— Пойдем наверх, я все тебе расскажу.
Мы поднялись, прошли в восточное крыло, противоположное тому, где жили я, Катя и Диреев, и Олеф открыла дверь в свою старую комнату. Омар сидел в кресле, но, заметив нас, поднялся, не очень уверенно. Мне показалось, что он болен, судя по бледности на лице, а если учесть, что он темнокожий, эта белизна производит пугающее впечатление.
— Эля, — улыбнулся он. — Как я рад тебя видеть.
— Ух, ты, а твой русский с каждым днем все лучше и лучше.
