Он был примерно одного возраста с Киоши, если мерить категориями людей. Высокий, под стать отцу, однако, в отличие от своего родича, от парня буквально веяло самоуверенностью. Современный цветастый стиль мешковатой одежды, вкупе с развязными манерами, неслышно нашептывали, что подобные выходки не являлись редкостью при общении с ним. При этом резкие черты лица и волевой подбородок сразу выдавали в нем чистокровного Конту.
— Я искал тебя, отец, — он повернулся и, заметив сидящего незнакомца, добавил. — А, наш гость! Я уже слышал от слуг… Надеюсь, не помешал вашему разговору? Отец, здесь же темно, отчего сидите в темноте?
— Двери, сын, делаются деревянными, чтобы в них было удобно стучать.
Виктор сделал несколько шагов навстречу, но парень лишь легкомысленно взмахнул рукой. Стучать в двери? В собственном-то доме?
— Киоши, я хочу познакомить тебя со своим сыном.
Тоэх поднялся, отставляя пустой бокал, и подошел. Несколько секунд младший Конта и Киоши молча мерили друг друга взглядами. Затем молодой мидзури совершенно небрежно потер нос, другой рукой поправляя повязанную на поясе куртку.
— Это Киоши Мацусиро, мой гость, — сказал Виктор, и тоэх чуть поклонился. — Киоши, это Борис Конта, мой сын. Это, как и у меня, его настоящее имя.
— Мне приятно познакомиться с наследником столь славного мастера.
— Будем знакомы, — кивнул Борис, и они пожали друг другу руки.
— Отец, — когда Киоши отошел в сторону, наследник Куратора посмотрел на часы, циферблатом улавливая свет, летящий из соседней комнаты, — искал тебя, чтобы предупредить, что мне нужно уехать. Назначена важная встреча, и, возможно, я не буду ночевать дома, хорошо? Буду утром, хотя могу потеряться и на пару дней — не переживай. Возьму "мерс", ладно?
Виктор кивнул, но по его лицу чувствовалось, что он скрывает напряжение. Было так странно наблюдать за хладнокровным Куратором, теряющим самообладание в присутствии собственного ребенка… Но Киоши не торопился с выводами.
Борис наскоро попрощался с отцом, кивнул Киоши и вышел, скрипя по паркету толстыми рифлеными подошвами здоровенных ботинок. В дверях соседней залы он вдруг задержался и обернулся, криво и лукаво ухмыляясь.
— Надеюсь, уважаемый Киоши оценит гостеприимство нашего дома, задержавшись подольше.
Неприкрытая усмешка. Намек. Даже, возможно, вызов. В этом не было ничего несправедливого — враждовавшие с Тоэхом многие сотни лет, далеко не все мидзури были столь сдержаны и дипломатичны, как Виктор Конта.
Киоши замешкался, но Виктор спас положение.
— Уважаемый Киоши уже оценил гостеприимство дома Конта, и уедет, как только мы решим все интересующие нас вопросы, Боря.
Тот еще раз криво улыбнулся, щуря глаза. Кивнул, тряхнув взъерошенной копной темных волос, и ушел. Вскоре от дома с ревом стартовал черный "Мерседес", громкая музыка из салона которого еще долго гуляла по поселку забытым эхом.
— Прошу простить бестактное поведение моего сына, Киоши Мацусиро, — Виктор откашлялся в кулак. — Ты должен понимать, что Борис воспитывался у матери, потому у нас сложились… я бы сказал, сложились непростые отношения. Ты, как тоэх, живущий в колонии, должен понимать, что на наших родинах детей воспитывают в совсем ином идеологическом ключе.
Юноша кивнул. Он не совсем понял, что такое идеологический ключ воспитания, но то, что расы недолюбливали друг друга до сих пор, знал и без того. Те, кому хотелось мира и терпимости — уезжали в колонии.
— Сейчас я покину тебя, — Куратор не торопился прикрывать дверь. — Однако повторюсь — можешь не волноваться, о твоем пребывании здесь не узнает никто. Дом полностью в твоем распоряжении. Все, что тебе понадобится, требуй у слуг, я отдам нужные приказы. Полагаю, теперь мы увидимся за завтраком.
Тоэх еще раз поклонился.
— Спокойной ночи, Виктор.
— Спокойной ночи, Киоши.
Виктор уже переступал порог, но вдруг остановился, оборачиваясь. Закрыл дверь, прислоняясь к дереву плечом. Отрезанный от света из соседней комнаты, во внезапно наступившей темноте Киоши не сразу разглядел морщины, перечеркнувшие лоб Куратора.
— Война Бешенства закончилась не доминированием одной расы над другой. И даже не вмешательством сильных, — сказал Конта, старательно взвешивая каждое слово. — Только в объединении против единого врага тоэхи и мидзури смогли найти силы, чтобы избежать крушения своих миров. Мы, их далекие потомки, ныне пожинаем плоды этих трудов. Конечно, мелкомасштабные войны и пограничные стычки между нашими народами не прекращались никогда, невзирая на перемирия и запреты. Конечно, на протяжении многих столетий находились недовольные существующим положением дел, равно как и разбойники, мародеры, бунтари. Но… Буду честен, Киоши — ты не первый приносишь мне вести о странных событиях, происходящих в наших домах. Исходя из имеющейся информации, я могу предположить, что заговорщики, предлагающие богатства и почет в обмен на пустяк, пусть и важный пустяк, вряд ли являются бандитами. А потому хочу задать последний вопрос. Киоши, скажи, при твоей первой встрече с представителем заговорщиков на вершине горы на Тоэхе, не упоминал ли трехглазый… суэджигари?
Ледяной ветер пронесся по комнате, всколыхнув золу и тревожно зашевелив шторы. У тоэха перехватило дыхание, и он стиснул зубы, падая в пучину ужасных догадок. По спине сбежала капля холодного пота.
Конта терпеливо ждал, глядя куда-то в темноту, почти в окно. Затем юноша, сбрасывая оцепенение, чуть заметно покачал головой. Это бы он запомнил точно…
Виктор не мог видеть его реакции — мидзури не дано, словно диким зверям, видеть в темноте, но он все же услышал ответ. Решительно кивнув, Куратор стремительно вышел из каминного зала, оставив дверь прикрытой.
Тоэх облокотился о спинку кресла и решил еще немного выпить.
* * *
Киоши шел по бесконечному бетонному шоссе. Дорога, висевшая в утреннем небе, начиналась на рассвете, изгибалась через необъятный небосвод и исчезала на закате.
Орел, гордо раскинув широкие крылья, парил над головой.
Киоши брел.
Орел наблюдал.
Это не дорога, это Нить. Серая Нить суэджигари, злым роком простертая над всеми мирами. И не знают ни люди, ни демоны Держателя ее. И мысль, кольцом охватившая разум. Кулон смертельно опасен! Он один, этот кусок камня, способен причинить владельцу столько зла, что с лихвой хватит и на десять тоэхов во все долгие века их жизней. Рано или поздно, амулет заставит хозяина самому искать смерти.
Бросить… Потерять… Отдать?
Голос отца, заглушаемый гулом моря.
