Я лихорадочно анализировал информацию — и молчал. Потому что сказать то, о чем я надумал Джой, было равносильно самоубийству. Машинально, я накрыл ее ладонь своей, и сказал фальшивым голосом ободряюще:
— Все будет хорошо. Точно тебе говорю.
— Обязательно, — проговорила она, — Просто потому, что хуже уже точно не будет.
А вот с этим было не поспорить. Я, по крайней мере, спорить бы не стал. Я не оптимист — жизнь давно уже научила меня, что если сегодня плохо, то завтра вполне может быть еще хуже — и теперь я склонен был ждать подвоха.
Джой осторожно высвободила свою руку, и теперь смотрела на меня…как-то странно… ожидающе, что ли. Мы сидели совсем близко, и я мог чувствовать запах ее шампуня — свежий, пахнущий солью и какими-то цветами. У Джой была потрясающая кожа — светлая, с еле заметным румянцем на высоких скулах, с маленькой родинкой на правой щеке.
Все слова, которые я легко сказал бы любой другой девушке, внезапно застряли где-то в горле, и мне не оставалось ничего… я уже почти решился ее поцеловать, мы были близко, так близко, что кружилась голова…
Дверь распахнулась, и в кухню ворвался Тони Лестер.
— Эй, ребята, а что это вы тут делаете в такую рань?! — он смотрел на нас подозрительно и мы тут же отпрянули друг от друга, испугавшись. Тони ухмыльнулся, — А я случаем не помешал?
Катись к дьяволу, Лестер, — нелюбезно пожелал я, и мы с Джой вышли в коридор.
Она не казалась смущенной, а я, напротив, весь горел. Чертов Тони явился куда как не вовремя — или вовремя, это как посмотреть. Я не умел целоваться. Как-то так вышло, что никогда раньше я не целовался — не то, чтобы я не хотел, и девушки мне нравились, но… Так что, может, благодаря Лестеру, я не опозорился сейчас перед Джой.
— Я провожу тебя до комнаты, — заливаясь краской предложил я. Она смущенно улыбнулась.
— Не стоит, Чарли. Правда, не стоит.
Мы разошлись в разные стороны, и я, идя в свою комнату, думал о том, что в моем образовании существуют определенные пробелы. Не уметь целоваться было глупо почти так же, как и краснеть в присутствии девушки, которая мне нравится. Но, если честно, мое невежество в данном вопросе было второстепенным. А вот то, что происходило с Чейсами, первоочередным. Я решил позвонить Риди и кое о чем с ним посоветоваться.
— Дик, доброе утро, как спалось? — жизнерадостно сказал я, когда Дик, помянув меня недобрым словом, появился на экране. Вид у него был помятый.
— Скажи-ка мне, Чарли, мы с тобой в одном часовом поясе находимся или в разных?
— Вроде в одном.
— Тогда какого хрена ты звонишь мне в шесть утра в выходной день? Я б еще понял, если бы у тебя был день, но звонить в такую рань — это бессердечие и хамство! — заявил он громко, — А если у меня свидание?
— Ну да, — усомнился я, — Разве что найдется такая женщина, которая бы тебя вытерпела…
Риди сказал пару слов, которые, на мой взгляд, не стоило говорить при детях, особенно если эти дети находятся на твоем попечении. Дика спасло только то, что я уже давным-давно не считал себя ребенком.
— Что опять, Чарли? Несчастная влюбленность, или еще и папаша нашелся на твою голову? Выкладывай, ради бога, и отвали, — взмолился он наконец, — чертовы "жаворонки", появляются тут по мою душу с утра пораньше, будто нельзя днем позвонить…
— Хорош жаловаться, — прервал его излияния я, — Лучше помоги.
— Кого надо убить, чтобы мне дали выспаться? — полюбопытствовал он.
Я сел на кровать. Собрался с мыслями.
— Ну? — Дик уже готов был послать меня со всеми моими бредовыми идеями подальше, но я наконец начал:
— Что ты знаешь о тех, кто напал на Луна-Сити?
Дик аж присвистнул.
— Я тебе что, ФБР, ЦРУ или ФСБ? — язвительно спросил он. — Я — простой коп, в политику не лезу. Мне оно надо?
Ага. Вот она, зацепка.
— Так это — политика?
— Чарли, не спрашивай.
— Это- политика? Зачем этим козлам ученые, занимающиеся космосом? Это ведь заговор, так?
— Чарли, ты рехнулся.
— Черта с два, я нормальнее всех в этом зоопарке! Дик, я может и не гений, но сложить два и два и получить четыре — тут мозгов много не надо!
Дик потер подбородок:
— Зачем это тебе? Не припомню, чтобы тебе было интересно что-то, кроме твоей собственной персоны.
— Я — не эгоист! — вскипел я. Чертов сукин сын, да как он посмел!
Риди повторил:
— Зачем это тебе? — он выделил последнее слово, и я чуть-чуть остыл.
— Питер и Джой Чейс — мои друзья. Их родители были на этой базе. Я хочу разобраться. Ты мне поможешь?
Дик устало выдохнул, потянулся к тумбочке, на которой валялась пачка, затянулся. Я молча наблюдал за ним, испытывая жуткое желание покурить.
— Ладно, — сказал он наконец, — Я позвоню, когда что-нибудь узнаю. Только больше не надо будить меня в такую рань. Договорились?
— Ладно, — уныло согласился я. Риди скорчил гримасу, явно мне не поверив, и отключился.
Он явно о чем-то знал, но мне сообщать об этом не торопился. Политика… Если это действительно политика, то дело дрянь. Ничего мы никогда не узнаем, разве что пройдет лет сто, и историки, копаясь в архивах, найдут данные по этому делу. История уже знала подобные прецеденты, взять хотя бы сталинские репрессии в России. Да и в Америке такое случалось сплошь и рядом.
Так что, друг Чарли, сиди на месте и молчи в тряпочку, посоветовал мне внутренний голос. И я был склонен, в кои-то веки, его послушать.
* * *
Вечером я, впервые за все пребывание в "Новом доме", подрался. Подрался, правда, это уж очень громко звучит — я просто набил морду своему же приятелю Тони Лестеру. За ужином он вспомнил утреннюю сцену и принялся на чрезвычайно повышенных тонах рассказывать об этом всей нашей компании. Я вежливо предложил ему заткнуться. Тони предупреждению не внял. В ответ на особо насмешливую реплику я ему врезал. Ну и понеслось. Нас разняли минут через десять, и это была никто иная как Джой, разглядывавшая меня как очень интересное, но мерзкое на вид насекомое.
— Идиоты, — прошипела она. Тони ругнулся и похромал в лазарет: я разбил ему скулу и, кажется, сломал руку. У меня у самого лопнула губа, и кровь большими каплями летела на воротник рубашки. Вот черт, пятна от крови всегда хуже отстирываются, мимоходом подумал я в тот самый момент, когда мне сообщили, что меня вызывает к себе директриса.
Отлично. Сейчас меня ненавязчиво попросят из этого приличного заведения туда, откуда я собственно прибыл. Либо на улицу, либо, если я серьезно покалечил нашу звезду физики, в колонию для малолеток.
— Замечательно! — я пнул одну из стен, — Отлично! Просто великолепно! Черт!
