Не получится, что там ее не поддержат? После прошлогоднего Дня Любви Исмины, чего доброго, еще обвинят в измене… Но попытаться стоит. Три войны за восемь лет — все-таки слишком. Войска и флот обходятся дорого, приходится поднимать налоги, а это пребольно бьет по ремесленникам и особенно купцам, тем, кто и главенствует в Магистрате. Для них прочный мир — единственный способ избежать разорения. А мир между Храмами означает мир и между государствами. Нет, они препятствовать не будут. Тем более сейчас, когда умер Элрик Бонар, а город едва пережил недавнюю осаду. Значит, надо смело собирать Расширенный совет, а там сделать упор на том, что риск берет на себя Храм, зато в случае успеха город получит не одно десятилетие мира. Со временем, если мир перерастет в нечто большее — и торговый союз. Чем плохо, что жриц перестанут похищать и убивать, а изделия эрхавенских мастеров начнут продаваться в Марлинне? Испортятся отношения со Ствангаром? Но и Ствангару как воздух нужен мир. Значит, можно присоединить к союзу и Империю, причем Эрхавен превратится в гаранта нового союза и центр посреднической торговли, оттирая Темесу на задворки. То, чего Элрик так и не достиг войной, можно достичь миром… А она станет величайшей из ста тридцати Верховных жриц Исмины.
И все-таки интересно, как Мелхиседек на такое осмелился? Это ведь неслыханно — собрать в одном месте глав всех Великих Храмов! Насколько знали историю Леонард, хранитель храмового архива, когда Лимну избрали Верховной жрицей, и сама покойная Верховная, подобное не происходило ни разу. Переговоры даже между враждующими Храмами порой случались (правда, между Храмами Исмины и Лиангхара их не было со смерти Ахава Атарга), но о том, чтобы в одном месте собрались все сразу, не слыхивали со времен аркотских завоеваний. Да и в самом Аркоте подобного никогда не было. Каждый Храм там тоже сам по себе. Никто не взялся бы бы предсказать, как пройдет встреча, чем она закончится. В любом случае, последствия определят судьбу Храмов, а значит, почти всех населяющих материк народов, на века вперед. «Мне не сделать ничего более важного, чем эта встреча. А если ее итогом станет мир и союз между Храмами…»
Амелия ловит себя на том, что завидует Мелхиседеку. Ведь все соберутся по его инициативе, все летописи мира будут прославлять именно его. И, конечно, Дарящую Любовь, как прозывают жрицы Амриты свою Верховную, в Храме которой все соберутся. Именно там примут судьбоносные решения, начнется новая эпоха. Амелия вздыхает… и улыбается. Решение принято, план действий намечен. Остается расспросить Аласту, как на столе Верховной оказались заколдованные документы Храма Лиангхара? В условиях намечающегося мира между Храмами это уже не столь важно, но в политике мелочей не бывает.
Амелия поднимает унизанную браслетами руку и дергает за витой шелковый шнур, висящий над столом. В комнатке не раздается ни звука — по-прежнему свистит ветер, шумит море далеко внизу, кричат чайки. Но в помещении неподалеку звенит подвешенный под потолком колокольчик, а молоденькая девушка-послушница понимает, что она нужна Верховной. Шлепают по мраморному полу легкие сандалии, девушка робко стучится.
— Старейшая звала меня? — спрашивает она.
— Да, — произносит Верховная. В воспитательных целях — холоду, холоду побольше в голос. На лице девчонки — обожание, она в Храме совсем недавно, и еще не знает, какие интриги знавали эти стены. Она ведь так и не поняла, что своей беспечностью могла бы убить главу Храма и свою наставницу… А девушка кланяется, замешкавшись лишь на миг, да и то — чтобы откинуть упавшую косу за спину. — Скажи, Аласта, кто тебе дал письмо?
Аласта задумывается, увидев в руках жрицы свиток. Потом вспоминает:
— Старейшая, ночью в Храм прибыл корабль под флагом Храма Амриты, он доставил одну жрицу со свитой. Она назвалась Лаликой, Дарящей Наслаждение Храма в Медаре. Приняла ее Налини, после чего велела передать письмо и еще одно. Оно тоже на вашем столе…
— Найди, — велит жрица.
Некоторое время Аласта роется в бумагах. Ее умение каким-то нутряным чутьем находить в куче пыльных грамот нужную всегда удивляло Верховную. Потому безвестная ученица и стала доверенной секретаршей главы Храма. Вот и теперь девушка почти сразу извлекает свиток, скрепленный печатью Храма с изображением широкобедрой, крупной женщины, кормящей грудью ребенка. С этим Храмом отношения получше, Храмы ведут переписку на высшем уровне, и Амелии хватает взгляда, чтобы убедиться в подлинности письма.
— Надо было положить оба письма на видное место, — недовольно ворчит Амелия. — Из всего, что ты принесла за мирное время, эти два письма — самые важные.
— Легче всего, старейшая, не заметить очевидное.
А ведь она права!
— Хорошо, Аласта. Где а Лалика?
— Налини сказала, что вы сперва ознакомитесь с письмом, а потом уже ее примете, если сочтете нужным.
— Конечно, сочту. Как скоро она может явиться на прием?
— В любое удобное вам время.
— Тогда через полчаса я встречусь с ней в приемной келье.
Когда Аласта выходит, Амелия решительно встает из-за заваленного бумагами стола. С сегодняшнего дня она больше не будет корпеть над бумагами. Раз старшая жрица Налини решила подменить собой приемную Верховной жрицы, ее можно назначить местоблюстительницей. Тем более, уроженка Аркота достаточно умна, чтобы справиться, но недостаточно подла, чтобы в отсутствие Верховной захватить власть… Себе Амелия оставит дело, достойное сана.
…Из раздумий Амелию вырывают тихие шаги. Женщина оборачивается — и невольно любуется жрицей Амриты, которая приехала сопровождать Верховную в Медар. Действительно, Дарящая Наслаждение, даже если просто смотреть!
Женщина кажется почти юной, хотя она лишь лет на десять младше Амелии. Полные, маняще-алые губы чуть приоткрыты, длинная и толстая черная коса, змеёй извивается в такт шагам, озорные, искусно подведенные глаза так и стреляют, внося смятение в сердца мужчин. Крутые бедра ритмично движутся, легкая зеленоватая блузка обтягивает высокую, упругую грудь, лишь подчеркивая то, что должна скрывать. Стройные ноги ступают плавно и неуловимо-грациозно, будто танцуют без музыки. Крупные ступни, выдающие в женщине танцовщицу, босы — старшие жрицы Амриты без крайней нужды не надевают обувь, а Дарящая Любовь с избранием не только отказывается от имени, но и дает обет вообще не обуваться. Считается, что обуться — значит оскорбить мать-землю недоверием. «Хорошо, что я не мужчина, — усмехается Верховная. — Мужчине рядом с такой откажет разум…»
— Приветствую старейшую, — в полном соответствии с древним этикетом склоняет хорошенькую головку медарянка. Голос бархатистый, грудной, под стать внешности. — Долгих вам лет.
