К тому же молва сослужила ей службу. Её стали бояться больше чем когда-либо, а страх был полезен.
Её публично осудили в Осприи. В Виссерине сожгли её чучело. В Аффойе и Никанте пообещали целое состояние любому, кто убъёт её. На всех берегах Лазурного моря звонили колокола, предавая её бесчестью. Но в Этрисани праздновали. В Талинсе выстраивались вдоль улиц и восхваляли её имя, осыпали её лепестками. В Цезале в её честь воздвигли статую. Вычурную хрень, покрытую листовой позолотой, которая вскоре облезла. Они с Бенной, никогда так не выглядевшие, сидели на боевых конях, отважно и сурово взирая навстречу светлому будущему.
Вот тебе и разница между героем и злодеем, солдатом и карателем, победой и преступленьем. Всего лишь на каком берегу реки стоит твой дом.
Возвращение соотечественницы
Монзе было далеко не сладко.
Ноги ныли, задницу натерло после езды, плечи снова затекли так, что она постоянно поворачивала голову на бок, словно полоумная сова, в напрасных попытках их расслабить. Если хотя бы один источник потливых мучений на мгновение ослабевал, другой раскочегаривался чтобы заполнить пробел. Её смешная тыкалка, а не мизинец, казалась привязана к жгуту холодной боли, беспрестанно сдавливающему аж сам локоть, если она пыталась пошевелить рукой. Она щурилась от сверкания безжалостного солнца в голубом небе, изводилась от головной боли, сочащейся из монет, скрепляющих её череп. Пот щекотал кожу под волосами, стекал вдоль шеи, собирался в шрамах, оставленных проволокой Гоббы и они дьвольски чесались. Облезающая кожа стала раздражённой, влажной, липкой. Она прела в доспехах, как потроха в помойном ведре.
Рогонт умело облачил её в виде некоего образа Богини Войны для простолюдинов — в сочетание сияющей стали и шелкового кружева, обеспечивавшего уют полного латного доспеха и защиту ночной рубашки. Всё хозяйство должно было быть изготовлено по мерке собственным оружейником Рогонта, но в груди её гравированного золотом нагрудника оказалось гораздо больше места, чем она нуждалась. Это, по словам Герцога Глистоползучего, то, что хотел видеть народ.
И изрядное его число вышло на улицу с именно этой целью.
Толпы перегородили узкие улочки Талинса. Они втискивались в окна и на крыши, чтобы увидеть её краем глаза. Они сбивались по скверам и площадям в ошеломляющие полчища, бросая цветы, размахивая флагами, истово вопя. Они кричали, ревели, хрипели, визжали, хлопали, топали, улюлюкали, соревнуясь друг с другом кто первый взорвёт ей череп своим гамом. По углам улиц группы музыкантов при её приближении нарезали боевые песни, выдували медный рёв, и лязг позади неё сливался с фальшивящим подношением от следующего ансамбля самоучек, образуя бестолковый, убойный, патриотичный грохот.
Похоже на триумф после победы в Светлом Бору, только она стала старше и ей ещё больше ничего не хотелось, брат вместо того, чтобы греться в лучах славы, гнил в грязи, и старый враг Рогонт стоял за ней вместо старого друга Орсо. Наверное к такому итогу в конце концов-то и приходит история. Поменять одну ушлую сволочь на другую — вот и всё на что ты можешь надеяться. Они пересекли Плачущий Мост, Монетный Мост, Мост Чаек — нависшие изваяния морских птиц злобно глазели на ползущее мимо шествие, бурые воды Этриса лениво взбалтывались под ними. Каждый раз, когда бы она не обогнула угол, на неё обрушивался очередной вал хлопков и приветствий. Очередной вал тошноты. Сердце бухало молотом. Каждую минуту она ждала, что сейчас её убьют. Мечи и стрелы кажутся более уместными, чем цветы и добрые пожелания, и, естественно, гораздо более заслуженными. Агенты герцога Орсо, либо его союзников из Союза, либо сотен других, испытывающих к ней глубокую личную неприязнь. Блин, да если бы она стояла в толпе и увидела какую-то бабу на коне в таком виде, она б убила её просто из принципа. Но Рогонт должно быть постарался, распуская слухи. Талинский люд любил её. Или любил её образ у себя в голове. Ну или их заставили себя так вести.
Они нараспев скандировали её имя, и имя её брата, и имена её побед. Афьери. Каприл. Мусселия. Светлый Бор. Высокий Берег. В их числе и броды Сульвы. Она гадала, понимают ли они, чему рукоплещут. Селениям где можно было проследить её путь по оставленным телам. Голове Кантайна, сгнившей на вратах Борлетты. Кинжалу в глазнице Хермона. Порубленному на части Гоббе — в подземельях под их ногами его растащили крысы. Мофису и его служащим, с их отравленными книгами, отравленными пальцами, отравленными языками. Зарезанному со своими гуляками у Кардотти Арио. Ганмарку и его перебитой охране. Свисающему с колеса Верному. Расколотой об пол голове Фоскара. Возу трупов. О ком-то из них она не жалела, о ком-то ином — да. Но ни один не казался стоящим хвалы. Она скорчила рожу весёлым лицам в окнах. Может вот она, разница между ней и этими людьми.
Может им просто нравятся трупы, до тех пор пока они не их собственные.
Она оглянулась через плечо на своих так называемых соратников, но едва ли нашла в них утешенье. Великий герцог Рогонт, предстоящий король, улыбался толпе посреди кучи бдительных гвардейцев, мужчина, чья любовь продлится ровно настолько, насколько она будет приносить ему пользу. Трясучка, сверкающий стальной глаз, мужчина, который от её нежного прикосновения превратился из жизнерадостного оптимиста в увечного убийцу. Коска подмигнул ей в ответ — наименее надёжный союзник и самый непредсказуемый враг на всём свете, и он по прежнему мог в любой миг превратиться в любого из них. Дружелюбный… кто знает, что творится там, за его безжизненными глазами?
Далее ехали остальные выжившие предводители Лиги Восьми. Или Девяти. Лироцио Пурантийский, изящно напомаженные усы, проворно проскользнул обратно в рогонтов стан после кратчайшего из альянсов с Орсо. Графиня Котарда, её бдительный дядя никогда далеко от неё не отходит. Патин, первый гражданин Никанте, с императорской осанкой в рваном крестьянском рубище. Хоть он и отказался разделить битву у бродов, но зато явно не прочь разделить победу.
Здесь были даже представители тех городов, что она разорила служа Орсо — граждане Мусселии и Этреи, хитроглазая племянница герцога Кантайна, что в одночасье оказалась герцогиней Борлетты, и судя по виду, сугубо наслаждалась впечатлениями.
Непросто приспособиться к людям, в ком она так долго видела врагов, и по выражениям их лиц, когда те встречались с ней глазами, им было не проще. Она — паук, которого им пришлось терпеть у себя в чулане, чтобы он их избавил от мух. ну а когда с мухами покончено — кому понравится паук на блюде с салатом?
