Дьяна ушла из портретной галереи и вскоре оказалась у входа в личные покои графа. Арка из совершенно гладкого алебастра отделяла эти помещения от остального дворца. На стенах висели гирлянды цветов, наполнявшие воздух ароматом, в коридоре тихо журчал фонтан. Вода изо рта нимфы стекала по гладким белым камням. Дьяна прислушалась, наслаждаясь тихим звуком, но тут вдали услышала что-то еще. Музыка? Она наклонила голову, стараясь понять, что именно слышит.
Издали доносились звуки, похожие на пианино. Было очень поздно, и музыка, резкая и громоподобная, заглушала песню фонтана, но эта музыка манила Дьяну к себе. Она двинулась на звуки, следуя за ними по поворотам коридора, пока наконец не оказалась в глубине покоев Бьяджио, у приоткрытых дверей. Прямо из-за них неслась нервная музыка и решительные удары пальцев по клавишам. Дьяна скользнула ближе к дверям и заглянула внутрь. Музыка стала невыносимо громкой. За дверями оказалась комната с розовыми мраморными стенами и пушистыми винно-красными коврами, украшенная фарфоровыми бюстами и гневного вида портретами. Краем глаза Дьяна увидела белый рояль, но не того, кто на нем играет. В приливе смелости она шире открыла дверь – и к собственному изумлению, увидела обезумевшего Бьяджио.
Сгорбившись над инструментом, он с силой колотил по клавишам. По его лицу градом катился пот. Разметавшиеся золотые волосы вымокли. Рояль вопил под ударами, музыка сотрясала стены и хрупкие украшения комнаты. Граф весь ушел в мелодию, колотя по клавишам, словно безумец, и раскачиваясь в такт необузданному ритму. Он был облачен в привычные шелка, но один рукав рубашки был оторван, открыв золотистую кожу и торчащую из нее блестящую иглу. Из иглы шла трубка, соединенная со стоящим на рояле сосудом. При каждом аккорде сосуд подпрыгивал. Лицо Бьяджио было сведено гримасой, из глаз струились слезы, зубы стиснулись. Казалось, ему чудовищно больно, но он не кричал и даже не стонал.
Дьяна уставилась на него, потрясенная этим зрелищем, и еще чуть-чуть приоткрыла дверь. Стенки сосуда были слегка окрашены синим. Последние капли зелья текли по трубке в руку Бьяджио. Граф продолжал свою грозовую музыку, не замечая вторжения Дьяны. Он тяжело дышал, обильно потел, и казалось, вот-вот потеряет сознание. Его золотистая кожа стала бледной, болезненной на вид, волосы сосульками прилипли к шее и лицу. Дьяна не знала, что делать: броситься ему на помощь или бежать. Потом она догадалась, что это прием снадобья, который когда-то описал ей Ричиус. Она никогда не думала, что это окажется таким бурным актом, почти изнасилованием. У Бьяджио был совершенно ослабевший, опустошенный вид, и заплаканные усталые глаза делали его похожим на ребенка.
Вдруг игра смолкла, и в тишине слышалось только тяжелое дыхание графа. С мучительным стоном он поднял голову – и заметил Дьяну, застывшую в дверях. Он вскочил, как подброшенный пружиной:
– Что ты здесь делаешь?
Дьяна отшатнулась. Ей хотелось убежать, но она понимала, что уже слишком поздно.
– Входи! – приказал граф. – Немедленно!
Дьяна задержала дыхание, распахнула дверь и, войдя в салон, остановилась перед Бьяджио. Он трясся крупной дрожью, чуть не падал от изнеможения, но ярость удерживала его на ногах, и его грудь вздымалась от гневных вздохов. Граф потряс в воздухе кулаками, опустевший сосуд упал с рояля и разбился о камень пола.
– Эти комнаты мои! – прошипел он. – Мои! Что ты здесь делаешь?
– Извините, – пролепетала Дьяна. – Я ничего плохого не хотела. Я услышала музыку и пошла посмотреть, что это такое.
– И музыка тоже моя! – заорал Бьяджио. – Тебе здесь нечего делать!
– Извините, – еще раз повторила Дьяна. Она попятилась к двери. – Простите меня, граф. Я уйду.
– Не смей! – взревел он, бросаясь вперед и хватая ее за руку.
Его пальцы были крепкими и невероятно холодными. Когда он стиснул ее запястье, Дьяна вскрикнула.
– Вы делаете мне больно! – сказала она, стараясь оставаться спокойной. – Пожалуйста…
– Ты хочешь слушать музыку? – возмущенно спросил он. – Или ты пришла поглазеть на урода?
– Ничего подобного! – запротестовала Дьяна. – Я просто услышала вашу музыку, но я не знала, что это вы играете. – Она поморщилась от боли в запястье и умоляюще посмотрела на него. – Отпустите меня, – тихо сказала она. – Пожалуйста.
Лицо Бьяджио смягчилось. Его пальцы медленно разжались, выпустив ее руку. Первым порывом Дьяны было броситься бежать, однако она его подавила. Бьяджио, не сводя с нее глаз, неуверенно отступил назад и рухнул на табурет. И остался сидеть – с трясущимися руками и покрытой потом кожей.
Дьяна молчала. Бьяджио закрыл глаза, глубоко вздохнул, а потом ухватился своими изящными пальцами за иглу, выдернул ее из руки и хладнокровно швырнул на пол к разбитому стеклу. Дыхание его медленно успокаивалось, к коже возвращался здоровый оттенок. Когда граф открыл глаза, в них был прежний ярко-синий блеск.
– Музыка – это единственное, что мне помогает, – прохрипел он. – Иначе процедуры стали бы невыносимыми. Когда Аркус переносил процедуры, он, бывало, слушал арфистку. Он говорил, что музыка уносит боль.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Дьяна, рискнув сделать шаг в его сторону. Она опасалась новой вспышки, но уйти почему-то не могла.
– Скоро все будет хорошо, – ответил он. – Это снадобье очень сильное. На него нужно время.
– Я знаю про это снадобье, – сказала Дьяна. – Оно делает вас молодым? Бьяджио кивнул:
– Что-то в этом роде. – Он посмотрел на нее снизу вверх. – Тебе не следовало сюда приходить. Я не люблю, чтобы меня видели таким.
– Вы правы, – виновато проговорила Дьяна. – Извините.
Она повернулась и направилась к двери, но его голос заставил ее остановиться.
– Почему тебе не спится? – спросил он.
Дьяна застыла в дверях. Ей следовало бы ненавидеть Бьяджио, но в эту минуту он казался слишком слабым, чтобы внушать отвращение.
– Мне приснился сон, – сказала она. – Он меня разбудил.
– Мне тоже снятся сны, – признался Бьяджио, приглаживая ладонями влажные волосы. – Ты даже не представляешь себе, какие кошмары я вижу.
– Могу себе представить, – ответила Дьяна. – Я потеряла мужа и ребенка.
Граф насмешливо фыркнул:
– Это ничто по сравнению с потерей империи!
– Как скажете. – Дьяна снова направилась к двери. – Спокойной ночи, граф.
– Подожди! – окликнул ее Бьяджио. – Возможно, ты ошиблась. Возможно, твой ребенок жив.
– Если она жива…
– Да-да, – раздраженно отмахнулся Бьяджио, – я помню свое обещание, женщина. Тебе нет нужды напоминать мне о нем при каждой встрече.
Он рассеянно пробежал пальцами по клавиатуре, сыграв последовательность негармоничных нот. Его плечи ссутулились, по лицу пробежала тень. Дьяна догадалась, что Бьяджио вспомнил о Симоне. Она снова подошла к нему.
