Далее в песне говорилось, что храброму легендарному Максвелу, королю всех разбойников, попался на пути некий князь, который, конечно же, был совершенная какашка (не уточнялось, почему), но Пряжка, проявляя доблесть, порвал ему рубашку, дал ему в морду кружкой, и соблазнил его жену, схватив за нежную ляжку, и дочь, которая для рифмы стала грустной побирашкой, а потом ему пришлось посидеть некоторое время в каталажке, ибо жестокий судья напрочь отказался дать ему поблажку, а по возвращении на волю обнаружил он, что жену князь продал в рабство в Славию (в которой рабство было вот уже лет сорок, сделавшись нерентабельным, отменено, как и в других странах), а дочку определил в монастырь. Этого не мог стерпеть благородный Пряжка, и пошел давать князю нанашки, и убил его как дохлую кошку. Певцов щедро одаривали гуляющие.
* * *
Редо лежал на спине, глядя невидящими глазами в потолок, и невнятно бредил. Странные видения возникали у него перед глазами, и он силился их описать вслух — и не мог. Он ощущал присутствие каких-то людей в комнате — мужчины, женщины и, кажется, ребенка, но не знал точно, кто они такие. Ему было не до них. Он пытался сконцентрироваться, но не помнил молитвенных слов, и вообще никаких слов, что-либо означающих, не помнил. Он не хотел умирать — в его жизни осталось много незавершенного, было ощущение начатой и невыполненной миссии. Кажется, женщина сказала:
— Его бы помыть, а то вон сколько кровищи.
Кажется, мужчина ответил:
— Какая разница. Бедный мужик, смотри, какое лицо у него доброе. Не часто встретишь такое. У всех лица недоверчивые, подозрительные, чего-то все таят в себе, а у него вон какое.
И, кажется, ребенок прокомментировал:
— А ну вас. Не люблю я причитаний. Брант велел молиться, вот и молитесь. Он все одно помрет, но хоть не под причитания.
— А ты молитвы-то знаешь какие? — спросил мужчина.
— Нет, — ответил ребенок. — Но молиться нужно, даже если не знаешь. Мол, пожалей его, Создатель.
— Пожалей его, Создатель, — сказала женщина.
Мужчина помолчал и сказал:
— Пожалей его, Создатель.
Все внутри Редо возмутилось. Умирающий закрыл глаза, затем открыл их, и оглядел кабинет осмысленным взглядом. Его начало тошнить, но он не обратил внимания.
— То есть как, — сказал он слабым голосом. — То есть, двадцать лет я тут надрываюсь, и это все, что вы можете сказать? Пожалей его, Создатель?
Трое молчали, недоумевая.
— Читать умеете? — спросил Редо.
Мужчина и женщина смутились.
— Я умею, — сказал ребенок.
— Шкаф видишь? У окна? На нижней полке фолиант. Зеленая обложка. Принеси сюда.
Мальчик принес фолиант.
— Дубина, — сказал Редо слабым голосом. — Зеленая. Не синяя.
Мальчик вернулся и принес другой фолиант.
— Страница четыреста двадцать восемь, — сказал Редо. — Ищи. Нашел? С десятой строки читай, после каждых двух слов останавливайся, а эти пусть повторяют.
Мальчик начал по слогам читать молитву. Мужчина и женщина, повторяющие за ним и, возможно, понимающие больше, прониклись, хоть и не сразу, простым торжественным текстом, не имеющим, казалось бы, никакого отношения к случаю Редо.
Когда в кабинет стремительным шагом вошел Брант в сопровождении какого-то типа в длинном, как у публичного палача, балахоне, Редо был в полном сознании и даже время от времени пытался приподниматься на локте.
— Нашел я лекаря, — сказал Брант. — Вот лекарь. Лечи его, — приказал он лекарю. — Хорошо лечи. Так лечи, как будто это ты сам. А то я тебе ухо отрежу и съесть заставлю. Будешь ходить со съеденным ухом.
— Да, — сказал лекарь с опаской и покивал. — Ну-ка. — Он перевел внимание на Редо. — Дайте-ка я вас, эта, осмотрю… да.
Он долго осматривал Редо, а тот, щурясь от боли в глазах, изучал его.
— Понятно, — сказал лекарь, закончив осмотр. — Перво-наперво, стало быть, нужно пить настой из можжевельника. Я бы пустил кровь, но вы и так много крови потеряли, поэтому не надо пока. Сейчас мы вам дадим кое-какие снадобья, специальные. Их изобрел сам Тол по прозвищу Кудесник. Проверяли на заключенных Сейской Темницы, большинство выжило.
* * *
Многие, пожелавшие в тот день выехать из Астафии, не смогли этого сделать. Положение изменилось к вечеру. Брант, решивший в одиночку посетить Базилиуса, смог пересечь черту города и доехал до дома астролога. Выслушав Бранта, Базилиус подумал и сказал что, возможно, заклятия Триумвирата меняют объект, или распространяются сразу на несколько объектов, становясь неустойчивыми, но не исчезают без следа и не исчезнут, пока Триумвират существует.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. НОВАЯ ВЛАСТЬ И СТАРЫЕ СЛУГИ
На третий день Редо встал с кровати, самостоятельно налил себе журбы из принесенного Брантом кувшина, и с заметным удовольствием съел два атаса, чавкая из-за общей слабости.
— Где это ваша жена пропадает? — спросил невзначай Брант.
— В деревне она, — ответил Редо мрачно. — Недели две уже. К родичам уехала вместе с детьми. Город ей надоел, решила развеяться. И то сказать — на вольном воздухе, кругом природа, опавшие листья, осень. Пусть там пока поживет.
— Что-то наши дамы полюбили деревенских своих родичей, — заметил Брант.
Проститутка ушла куда-то по своим делам, решив, что миссия ее выполнена, а мальчик остался. Идти в разграбленный охраной и чернью дом ему не хотелось, а больше идти было некуда. В Храме его хотя бы кормили сносно.
* * *
К полудню в город вошло кронинское войско. Некоторые из горожан снова пытались бежать из города, и на этот раз им удалось, но большинство осталось в Астафии и, мало по малу, обстановка нормализовалась. Великий Князь Зигвард, заняв свои прежние апартаменты в княжеском дворце, издал несколько спешных указов и организовал нечто вроде временной милиции. Лидеры криминалов посовещались и послали к Зигварду парламентера, наивно рассчитывая, что в обмен на гарантию строгого порядка на улицах, новый правитель поделиться с ними властью. Парламентера во дворце напугали до тошноты и отправили обратно с письмом и в сопровождении, на некотором расстоянии, нескольких воинов. Таким образом места сходок были выявлены. К вечеру большинство лидеров арестовали. В Сейскую Темницу, куда их собирались поместить, послали отряд с опытным полководцем во главе, который, не слушая подобострастные заверения оставшихся там узников, на глаз определял, кто за что сидит. Противники старого режима и посаженные по ошибке были отпущены на свободу, а профессиональных преступников оставили в Темнице. Не обошлось без ошибок — Комод, несмотря на уверения его сокамерника, купца Боша, что он, Комод, был правой рукой Фалкона, был отпущен, а сам Бош оставлен.
