- Бать, давай не будем, а? Мы на рыбалку едем или на дебаты?
- Ну, давай не будем. На что ловить будешь?
- А что ты взял?
- Много всего. Хлеба, теста с ванилью, опарышей вчера прикупил…
- На тесто, - быстро отозвался Букарев.
Он, конечно, не боялся безвредных, но неприятных мушиных личинок, и все же старался лишний раз их в руки не брать, хотя и не оспаривал их значимость на рыбалке. Рыба не желает вообще ничего? Доставай опарыша!
Когда же отец с сыном расселись на своем давно уже облюбованном месте, где рыбы было пусть не особо много, но зато всякой и зачастую не мелкой, Букарев-старший снова завел свою волынку:
- Андрюх, когда за ум браться будешь?
- Браться за ум – это что именно нужно сделать, чтобы за него взяться? – вяло, безынициативно отозвался сын, скатывая из теста шарик.
- В институт пойти, для начала.
- На кого?
- Ну, это уже тебе самому решать, военного из тебя не выйдет, я думаю, а вот… Егор же вон пошел, почему и тебе вместе с ним не…
- Бать, я не Егор, у него своя дорога, у меня своя. Я хочу рисовать – я рисую. Заметь, это даже приносит достаточно денег, чтобы я снимал себе полдома. А уж на хавчик, сигареты и пиво у меня есть всегда. Еще и Егора угощаю частенько.
- Это каким же макаром ты на своих японских девках деньги зарабатываешь? Ты там, часом, порнуху не рисуешь? Смотри, посадят…
- Японских девок я для души рисую. А деньги у меня с заказов от издательства и с фриланса. Прихожу на фрилансовую биржу, вижу заказ в духе «нарисовать эмблему», берусь, уточняю детали, рисую эту чертову эмблему и получаю за это деньги. Просто, как… О, у тебя клюет!
В лучах утреннего солнца успел мелькнуть серебристый бок плотвицы, но – досадный шлеп хвостом по воде, и рыбина вернулась в родную стихию дальше смеяться над глупым рыбаком.
- Ну а про издательство сам знаешь, - продолжил Букарев. – Еще черчение. Ты же сам меня учил чертить? Вот мне это деньги и приносит, делаю чертежи всяким криворуким студентам и свою копеечку с этого имею.
- Хорошо устроился, блин, - промычал отец, закуривая. – Ты это, не зевай, на свой поплавок тоже посматривай.
Поплавок Букарева-младшего с самого начала рыбалки стоял полностью неподвижно, лишь изредка покачивался, и то не рыбой, а ветром.
- Перезакинь, - посоветовал отец. – Или опарыша возь… Ааа, черт!
На этот раз ему удалось извлечь добычу из воды – ею оказался окунь, лениво водивший на солнце жабрами и раскрывающий мерзкую, бледно-зеленую огромную пасть.
- До чего же у них морды гнусные, - поморщился сын.
- Гнусные не гнусные, ну а как ты хотел, рыбу-то жрать? С такой мордой – самое оно. Вон, какая она у него! – Букарев-старший взял окуня и какой-то щепкой растопырил ему пасть, в которую, несмотря на скромные размеры самой полосатой рыбки, могли поместиться три толстых мужицких пальца.
- Антиэстетичные. Я художник, мне можно, - Сын полез за сигаретами. – Опарыша мне не предлагай, они тоже антиэстетичные. Ладно там земляные червяки, но эти…
- Червяки как червяки. Я же не из дерьма их вытащил.
- Как думаешь, в этом году грибы будут? – решил перевести тему Букарев-младший.
- Да черт их знает, грибы эти. Они никогда никого не спрашивают, быть им или не быть. Лет десять назад вон зеленые опята в июле полезли…
«Зелеными опятами» в этих местах именовали гриб, который по всей остальной России грибники просто боятся трогать за запредельно поганочную внешность – официально этот гриб назывался «строфария сине-зеленая» и местными ценился за специфический пряный вкус. Про строфарию писали во многих справочниках для грибников, неизменно упоминая, что это абсолютно безобидный, съедобный и даже не самый малоценный гриб, но интуиция грибника сильнее. Даже если не права. Андрей Букарев эти пугающе синеватые поганочки с нездорово серыми пластинками любил больше многих других грибов, знал с детства и с удовольствием собирал, да и отец его их уважал, пусть и считал грибом второсортным.
- Двенадцать. В ноль третьем году, - уточнил сын.
- Пусть так. Но мы отвлеклись, сын. Я еще раз тебя спрашиваю: ты когда за ум возьмешься, бестолочь ты безалаберная?
- Бать, ну вот смоделируй ситуацию. Вот пойду я в институт. Специальность не важна. Пусть это даже будет какой-нибудь экономист, которые уже давно никому не нужны. Чтобы учиться, нужно время и деньги. На рисование у меня времени почти не будет, искать другую работу – какую работу сейчас студент найдет, если люди с уже законченной вышкой и безо всяких социальных помех ее найти не могут? В стране опять кризис, и на этот раз ему и вовсе конца-краю не видно. Пойду учиться – получу корочки, если вообще получу, которые потом можно будет только под горячие сковородки подкладывать, потому что ни на что они больше не годятся. Зачем в эту задницу лезть, если у меня и так уже есть заработок? Как художник я уже определенную известность имею. Если будет нужно или выгодно, могу подточить и портретное мастерство, портретисты никогда без дела не сидят. Чертежи чертить на какой-нибудь завод тоже можно устроиться, там не на корочки будут смотреть, а на фактические умения. Вон Егор недоучка, а влез на телевидение, плохо ли?
- Ну черт возьми, ну Андрюх, у тебя же должно хоть какое-то образование…
- Техникум у меня есть, зачем мне больше-то? Мне вот специальность та пригодилась? Ага, держи карман шире. Догонит и еще раз пригодится.
Увлекшийся Андрей и не заметил, как некий хитрец в чешуе и с плавниками сгрыз тесто, насаженное им на крючок, и благополучно удалился в пучину безо всяких последствий для себя.
- Ты на поплавок посматривать не забывай, - напомнил отец, пока Букарев насаживал теперь уже хлеб: из него получаются более плотные шарики, которые так просто не скусишь.
- Да смотрю я, смотрю. У тебя опять клюет, кстати.
Отец дернул удочку, но подсечка оказалась пустой, как и крючок.
- Хитрая какая рыба пошла, - заключил Букарев-старший, вылавливая из банки с опилками верткого белого червячка. – На анис, кстати, бесполезно сейчас ловить. Привыкла к нему рыба.
- Ага… - безучастно отозвался сын.
- Ну и неудивительно, что ты не хочешь в коллектив вливаться. Кто тебя там примет, с твоими-то заморочками?
- Бааатя! – в отчаянии протянул Букарев, понимая, что все, понеслось, как минимум полчаса отца с его лекциями о мужской морали будет не остановить.
- Что – батя? В мое времена за такие интересы можно было и в морду поймать. Хочешь, чтобы думали, что ты педик?
- Хоть ты так не думаешь. И еще несколько людей, которые точно знают, что это не так, а до остальных мне дела нет.
- Мне зато есть!
- Бать, хочешь прикол? Знаешь, кто такие трансвеститы? Ну, чуваки, которые в женщин переодеваются. Не те, которые пол сменить хотят, а которые просто красятся и юбки носят. Так вот, эти самые трансвеститы в основном натуральнее всех натуралов. Фетиш у них такой. Нравится им в девок переодеваться, и все тут. Спят они с девками же, а шмотки частенько у них же и одалживают. А настоящие гомосеки от обычных пацанов мало чем отличаются. В толпе встретишь – и не подумаешь, что его дома такой же ждет. Сейчас не так-то просто зерна от плевел отделить. Никто сейчас и не думает, что я голубой, серьезно, никто, одному тебе вечно что-то кажется. Ну и в армии несколько кретинов сначала так думали, потом перестали, когда опровержение последовало.
- Мне дела нет, с кем там твои трансвеститы, метросексуалы и прочая нечисть спит, меня проблемы моего собственного сына волнуют! Да, я знаю, что ты не голубой, но все равно ведешь ты себя не по-мужски. Что это за стрижка кретинская, Андрюх? Остригись нормально! Куришь с четырнадцати лет, а голос так и не сломался толком, блеешь, как Шатунов! Ну да ладно, это я уже загнул, это от тебя не зависит. Но остальное? Да займись ты, я не знаю, спортом, хотя бы. Будь мужиком уже. Тошно.
- Бать, а что должен и чего не должен мужик? Представишь мне развернутый перечень всех обязательств мужика и табу этого же мужика? – Букарев начал закипать. Благостная, пусть и не очень плодотворная рыбалка начала превращаться в очередные распри поколений.
