Тут мое внимание привлек голос владельца дома. Он впервые повысил тон.
— Церковь? Я вряд ли соглашусь с этим. — Он бросил салфетку на стол. Я поняла, что речь шла о моих камбийских открытиях. — Зачем? У них много других возможностей. Скорее, какое-нибудь тайное общество. Может быть, Дорога Висельников…
Слышать не могу этого выражения. Поэтому я намеренно громко сказала:
— Дорога Висельников — блеф. Все, кроме Тальви, посмотрели на меня. Затем франт, тонко улыбаясь, произнес:
— Не сомневаюсь, что барышне многое известно о висельниках… на собственном опыте.
— Не стану спорить. — Я посмотрела ему в глаза. — Хотя присутствующие здесь господа Бикедар и Тальви могли бы уточнить, что я приговорена к иному виду казни, и, вероятно, уже сделали это. И. все же, — я обвела гостей взглядом, — пожалуй, я действительно способна судить о висельниках лучше, чем… прошу прощения, не знаю ваших имен…
— Я, например, зовусь Альдрик Руккеркарт, — оскалил зубы франт. Они у него были мелкие и острые. — Более известный как…
— Подожди, — перебил его хозяин, — своим прозвищем ты еще успеешь похвастаться. Пусть госпожа Скьольд расскажет то, что ей известно о Дороге Висельников.
— Охотно, рыцарь. — Я назвала его так, потому что рыцарем он, несомненно, был — если не по природе, то по званию.
— Кстати, вы родом из тех самых Скьольдов? — успел вклиниться господин с бородкой.
— Из тех самых.
Господин кивнул, а багроволицый военный неожиданно усмехнулся и налил себе вина. Хозяин ждал. Я продолжала:
— Итак, Дорога Висельников — обман, пустышка, или легенда, если вы склонны к красивым выражениям. Все более или менее смутно слышали о тайном братстве, что освобождает людей, приговоренных к смертной казни, и окольными путями переправляет их в Дальние Колонии. На самом деле эти слухи распускают подпольные работорговцы. Тот, кто желает спастись от казни и пойдет за человеком, назвавшимся проводником Дороги Висельников, и в самом деле окажется в Дальних Колониях, но в качестве раба на плантациях. И все. В последние годы в приморских городах в подобные сусальные истории уже никто не верит.
Они несколько оживились. Причем огорчен оттого, что я грубо изничтожила красивую сказочку, был только хозяин. Он ведь был здесь моложе всех, не исключая и меня. Тальви помалкивал — я допускала, что он про вышесказанное знал и раньше Остальные загомонили, бородка клинышком произнес:
— Остается подумать, как использовать это в наших интересах.
Военный ткнул его локтем в бок и указал на меня. Альдрик с неназванным прозвищем поддакнул:
— Не следует откровенничать в ее присутствии. Подал голос Тальви:
— Нортия Скьольд знает именно то, что ей положено знать. Не больше и не меньше.
Это было оскорбительное высказывание, но, если вдуматься, не только для меня. Однако господа вдуматься не пожелали и вновь завели свое.
— … Последние двести лет исконные эрдские вольности проглатывались Тримейном, словно листья латука, — одна за другой…
— Но ведь это будет бесчестно! Это недостойно самого имени дворянина!
— В такой момент все средства хороши,..
— Империя рушится…
Я не заметила, кто из них произнес последние слова (но не Тальви, конечно). Отчетливо вспомнилась «Оловянная кружка», где их с надрывом выкрикивал какой-то пьяница. Решительно, все мужские разговоры, от кабаков до дворцов, становятся неотличимы, когда речь заходит о политике Ну, и еще о бабах, но последнее извинительно.
— Рушится, значит, империя..
— Не понимаю сарказма в вашем голосе. — Я не ожидала, что кто-то из них обратит внимание на мою реплику, но сосед мой с бриллиантом в воротнике обратил.
— Империя всегда рушилась, во всяком случае, сколько я себя помню Я бы сказала, что это ее неизменное состояние. А пахарь идет за плугом, лекарь рвет зубы, шлюха зазывает клиента, и вор срезает кошельки. Ну и что?
Они снова замолчали Хрофт напрягся, скосив глаза на своего патрона. Но тот сохранял обычную невозмутимость.
— Типично женское суждение, — проворчал мой собеседник.
Остальные одобрительно закивали. Гораздо проще было списать все на женскую ограниченность. Можно было добавить сюда и вульгарность, но они не случайно уточняли мое происхождение. Пусть Скьольды и вычеркнуты из дворянских списков, но старые фамилии хорошо помнят этот род.
Я изобразила любезную улыбку.
— Вновь не стану спорить с почтенным собранием. Безусловно, это суждение женщины. — Доказывать им свое умственное превосходство я не собиралась. Во-первых, это было бесполезно, а во-вторых, я и так была в нем уверена. — И моим искренним желанием было бы не мешать мужскому разговору. — Обернувшись к хозяину, я ангельским голосом произнесла: — Достойный рыцарь! Если в вашем доме имеется библиотека, я с огромным удовольствием проведу остаток вечера там, не стесняя приватной беседы.
Общее замешательство не помешало хозяину кивнуть. Он кликнул слугу и отдал краткие распоряжения. Лакей с подсвечником в руках провел меня далеко по темному коридору, открыл дубовую резную дверь, вручил мне свечу и был таков.
Библиотека здесь была не чета той, что в замке Тальви, но и на том спасибо. Я немного пошарила по полкам. Большинство книг было религиозного и законоведческого толка, довольно старых. Некоторые были заново переплетены в багряный бархат с вытисненным на нем зеленым крестом. Эта эмблема помогла мне понять, к какому ордену принадлежит хозяин дома. Зеленый крест на багряном фоне был знаком рыцарей Барнабы Эйсанского.
Святой Барнаба основал этот орден полтораста лет назад для защиты наших южных границ, когда стало ясно, что крестовые походы обломались окончательно, а идиотическая политика европейских владык разгневала мусульман, а если на то пошло, и укрепила их. Первоначально Эйсанский орден действовал весьма успешно, но в последние несколько десятилетий наши войска терпели на Юге поражение за поражением, и резиденция ордена была перенесена на Север Но сам орден продолжал существовать, по-прежнему служа прибежищем младшим сыновьям дворянских семейств. И вместе с орденским на книгах был и родовой герб — куница на лазурном с золотом фоне. Он, этот герб, напомнил, зачем я пришла в библиотеку.
Книга, которая была мне потребна, нашлась довольно быстро, то есть ее и искать не пришлось, она лежала на видном месте. Я уселась за стол, придвинула поближе подсвечник и принялась за изучение.
По моим расчетам, прошло около часа, когда лакей явился вновь, чтобы препроводить меня в столовую. Попрощались со мной вежливее, чем приветствовали. В особенности любезен был Альдрик как-его-там, который галантно поцеловал мне руку. Меня это удивило — я считала, что люди, подобные ему, должны шарахаться от женщин, и его поведение в начале вечера лишь подтверждало такое представление. Тальви прояснил ситуацию, когда мы оказались в карете:
