— Благодарю за своевременное предупреждение.
— Брось. Учтивость оставь для вчерашней публики. Я ведь тоже не переоцениваю твоей преданности. Точнее, я знаю, что ты преданна не мне, а своей вере в то, что долги следует платить.
— Тогда позволь все же задать тебе вопрос: моя служба пожизненна? Или ей отмерен какой-то срок?
— На это я тебе в точности ответить не могу. Но я бы не назвал службу пожизненной. Однако ты должна сама почувствовать, что долг отдан.
Это было слишком мудрено.
— И потом, — добавил он, — у тебя может быть вполне достойная и достижимая цель.
— Просвети, будь добр.
— Есть ведь земли Скьольдов…
— Земли Скьольдов отошли короне.
— В твою золотую голову никогда не приходило, что их можно выкупить?
Что за мысль! Стараясь не выказать удивления, я пожала плечами:
— Даже если бы я располагала достаточной суммой, императорская судебная палата вряд ли признает меня правомочной наследницей. А если признает, тем хуже. Помимо общеизвестной репутации Скьольдов, остается и мой собственный смертный приговор, отложенный, но не аннулированный. Так что сделка может быть осуществлена только через третье лицо, при этом обладающее огромными связями…
— Возможно, я мог бы выкупить их для тебя, — прервал он мои рассуждения. Я подняла на него глаза.
— Вот, значит, какова цена? Ставки на долг недостаточно?
— Я сказал — «возможно».
— Ну, не цена, а сочная репка, подвешенная под носом! А я, знаешь ли, репу не ем. Оставим этот разговор. Я ведь не отказываюсь служить. Потому что долги следует платить. И ни по какой другой причине.
Был ли он оскорблен или доволен моим ответом, определить невозможно. Он сказал, что мы выезжаем тотчас же. Мы — это в придачу оказались Ренхид и Малхира, все верхами. И никаких карет. Мы ехали по улицам шагом, и я, положившись на спутников, лучше знавших город, думала о предложении Тальви и о моем отказе. Нет, я не стала бы бороться за возвращение родовых владений. Потому что они бесполезны? Разумеется, я несколько раз поднималась на Фену-Скьольд и видела руины, заросшие дикой травой и куманикой. Чтобы восстановить все это, потребовалось бы чертова уйма денег, чтоб не сказать больше, а смысл? Скьольды жили совсем иным доходом со своих угодий, нежели тот, что приносят пахотные земли, сады, мельницы и рыбные садки. Земли Скьольдов были совершенно бесплодны, иначе коронные управляющие употребили бы их на что-нибудь. А может, я всегда сознавала, что эти земли и так мои, и никакого выкупа, чтобы подтвердить это, не требуется?
Посторонний шум привлек мое внимание. Шум не мирный. Слышались треск, крики, звон стекла, визг и плач. Я оглянулась.
— Тут рынок поблизости, — сказал Ренхид. Но этот шум не напоминал о рыночных драках. Уж их-то я, родные, знаю, как семинарист « Pater noster «. Похоже, в городе происходили беспорядки. Я покосилась на Тальви — работа его приятелей? Он угадал мои мысли и отрицательно покачал головой. Мы тронулись дальше и, проехав еще один переулок, увидели, как из ворот рынка вываливается буйная компания исключительно мужского пола. Причем это были явно последние среди пробежавших дальше по улице. На мостовой валялись битые стекла и посуда, кучи какого-то рванья. Мне показалось, что я чувствую запах паленого.
— Эй, народ, что делается? — крикнул Малхира. Какой-то парень в фартуке мастерового оборотил к нему жизнерадостное румяное лицо.
— Южную сволочь бьем! — превесело сообщил он. — Потрепали немного купчишек, сейчас докончим
— Попили нашей крови, хватит! — поддержал его некто постарше. — Ни работы, ни торговли, ни житья от них не стало.
— Эрденон для эрдов! — возгласил долговязый студиозус, взмахивая дешевой шпажонкой — Долой карнионскую заразу!
Это было уже нечто. Мы с Тальви переглянулись. Ясное дело, что в смутные времена всегда начинают кого-то громить — евреев, цыган, иностранцев, иноверцев. Но чтобы били южан, таких же коренных и полноправных жителей империи и примерных католиков? Такого на моей памяти не было Да и времена стояли не такие уж смутные…
Но раздумывать было некогда. Оставив позади студента разглагольствовать что-то о древних вольностях, на которые никому не дозволено покушаться, мы проехали дальше. Лавки — это не дома, утешала я себя. Напрасно, как оказалось Мы увидели их на следующем перекрестке, где две волны схлестнулись уже достаточно давно. Среди южан были женщины и дети, и теперь они отступали. Несколько человек валялось на мостовой без движения, и бегущие спотыкались об них. Так, женщина, волокущая за руки двух орущих малышей, не устояла и грохнулась.
— Уходим? — просяще бросил Ренхид. — Зажмут ведь с двух сторон…
Какой-то молокосос подобрал вывернутый из мостовой булыжник и нацелился в женщину. А я осмотрела пистолеты как раз перед выездом. Я не люблю лишнего шума, не люблю стрельбы, но через миг несостоявшийся камнеметатель уже выл, держась за перебитую руку. Не надо принимать картинных поз, скотина.
Над моей головой просвистела пуля, и Керли шарахнулась в сторону. Скатываясь на землю, я различила в гуще толпы мушкетный ствол. Укрывшись за плясавшей от испуга лошадью, я разрядила в ту сторону второй пистолет. Потом бросилась в толпу с «миротворцем» в руке. И плавно вошла с ним в самую гущу. Драка шла подлая, без всяких правил, где старательно бьют лежачего, выдавливают пальцами глаза и противника ищут послабее. Ну, как они, так и я. Дубинка со свинцом с хрусгом прошлась и по костям, и по мягким частям телес. Мне тоже сразу заехали ребром ладони по лицу, но так удачно, что лишь разбили губы, а зубы остались целы. Правда, этот недосмотр кто-то незамедлительно постарался исправить. Поэтому руку с кастетом, целившую мне в челюсть, пришлось немножко сломать. Всего в паре мест. Тут моему славному оружию и пришел конец. Разумеется, железный прут должен был переломить мне хребет, но я успела развернуться и парировать удар. Однако дубинка переломилась, оставив мне лишь короткий заостренный обломок, болтавшийся на ремешке вокруг запястья.
Передо мной снова был студент. Их и вообще в толпе было немало. Не новость — какая же заваруха, какой бунт, какой погром без студентов?
— Бей карнионских прихвостней! — орало будущее светило науки, размахивая заточенным прутом. — Эрденон для эрдов!
Не дожидаясь, пока он замолчит, я перехватила свой обломок, слишком легкий для серьезного удара, но приобретший иные качества, прошла под рукой и вогнала острие ему в подбородок, слегка порвав рот. Пока он корчился от боли, я пнула его в самое уязвимое у мужчин место (не в голову, не подумайте), и он улегся на мостовую. За что ценю нашу учащуюся молодежь — драться любят, но не умеют.
