Я тоже улыбался, не во весь рот, конечно, государи так не улыбаются даже среди узкого круга самых близких, но достаточно тепло и почти дружественно.
— Ваши дочери, — сообщил я, — пребывают в своих покоях, куда им доставляли еду. Увы, они не решались участвовать в наших застольях, к великому сожалению наших лордов! Однако недавно дочь императора Вильгельма, принцесса Аскланделла, взяла их фрейлинами…
У него вырвалось:
— Ох, спасибо!
— Это спасибо Аскланделле, — ответил я вежливо, — она, как вы уже знаете от маркграфа Бергена, что выехал встречать вас, с нами. Ваши дочери сопровождают ее всюду, вызывая восторг моих и ваших вельмож красотой и утонченным обаянием.
Он сказал с чувством:
— Ваше высочество, вы сняли последний камень с моей души. Близость к ее высочеству, дочери великого императора… это честь для нас!
— Гм, — сказал я. — Ваше величество, позвольте сопровождать вас в столицу, где горожане, без сомнения, уже торчат на всех городских стенах и даже на деревьях?
Он не ответил, что очень рад или хотя бы просто рад, король не может радоваться, что его сопровождает принц, это принц должен радоваться обществу короля, потому ответил мягко:
— Вы очень любезны, ваше высочество.
— Стараюсь, — сообщил я, — хотя я, как видите, человек войны и больше привык к грохоту топоров по головам и крикам мертвецов, чем к изысканным речам…
Краем глаза видел, как ехидно улыбнулся Альбрехт, он вроде бы пока единственный усекающий насчет криков мертвецов, остальные смотрят гордо и надменно, дескать, мы такие же.
Леопольд послал коня ближе к моему арбогастру, и хотя так он выглядит значительно ниже, а я могу посматривать свысока, но он мудро не обращает внимания на такие важные для других мелочи.
Я поглядывал с ожиданием, он сказал совсем негромко:
— Ваше высочество…
— Ваше величество? — ответил я.
Он вздохнул, лицо омрачилось, но произнес твердым голосом:
— Хочу, чтобы некоторые вопросы были ясны как для меня, так и для вас. Для нас обоих. Я отдаю себе отчет, что моя жизнь и жизни моих людей находятся в ваших руках… однако бывают ситуации, что жизни — ничто, когда речь заходит о подлинных ценностях.
Я ответил с настороженностью:
— Ваше величество?
— В ваших руках армия, — произнес он ровным голосом, — но вы должны обращаться ко мне «ваше величество» и кланяться согласно протоколу дворцовых правил. Ваши люди должны вести себя тоже соответственно… Естественно, на людях.
Конь его продолжал идти тем же ровным шагом, но король прервал речь и покосился в мою сторону.
— Согласен, — ответил я. — Что-то еще?
— Вы и ваши люди, — продолжил он голосом, в котором появились более жесткие нотки, — не должны позволять себе выпадов в сторону нашей святой апостольской церкви!.. Как вы понимаете, это наша святыня, задевать ее или порочить в нашем присутствии — это больше, чем даже задеть нашу фамильную честь!
Я наклонил голову.
— Ваше величество… можете не сомневаться, я приложу все силы, чтобы этого не случалось… или случалось как можно реже. Скажу откровенно, я и не собирался предпринимать никаких репрессий… Да вы и сами видите, мы сожгли только несколько колдунов, которые вообще хулили Создателя и наводили порчу на скот… Я настолько уверен в преимуществах римской церкви, что просто разрешил вашей и нашей сосуществовать рядом, а там пусть победит сильнейший…
Он нахмурился, взглянул с неприязнью. Сама мысль, что апостольская может оказаться не сильнейшей, глубоко оскорбительна, но мудрость победила, и он сказал сдержанно:
— Что ж, это неприятно… но справедливо. Хотя тупой народ не всегда может выбрать правильно.
У меня вертелось на языке, что как раз обряды апостольской более красочны и понятны простому народу, в то время как католические обряды строже, как и сами священники смотрятся приличнее, а в церквях нет великолепно расписанных икон или сделанных из сусального золота образов, но заставил себя смолчать, религиозный спор может очень быстро нарушить все договоренности и привести к новой войне, вместо этого заставил себя улыбнуться и сказать совсем мирно:
— Ваше величество… разве такие вопросы не обсуждаются заранее, не составляются договоры с подписями?
На его лице тоже проступила улыбка. Он взглянул коротко в мою сторону живыми карими глазами.
— Мне уже доложили о вашей манере решать вопросы.
Я хмыкнул.
— Ваше величество рискует.
— Да, — ответил он, — но мне почему-то кажется, что ваше высочество слово не нарушит. А затягивать дальше было опасно.
Он не сказал, в чем опасность, но я и так догадывался, что от короля убегают последние его сторонники. Он и так уже с горсткой верных ему, да и то это по большей части слуги, а лорды уже заперлись в замках и крепостях и готовятся начать борьбу за власть, как только захватчики уведут армию.
Ворота Генгаузгуза приближаются, уже широко распахнутые, дорога дальше идет расчищенная широко, четверо всадников проедут стремя в стремя, на стенах и башнях полно народу, все размахивают руками, подбрасывают в воздух шапки и ликующе орут.
Я кивнул на радостные лица горожан.
— Вас обожают, Ваше величество!
Он коротко усмехнулся.
— Не завидуйте. Еще больше они бы ликовали, видя, как меня везут на казнь. Это же народ! Им подавай зрелища.
— Вы несправедливы, — сказал я мягко, — с вашим приходом возвращается прежняя власть. Народ консервативен, новое пугает.
— Народу нужна стабильность, — согласился он, — и крепкая власть. Потому принц Ричард Завоеватель в качестве преемника престола их устроит больше, чем любой из местных лордов.
Я кивнул, понятно, но спросил:
— Почему?
— У того, кто займет трон после меня, — ответил он со вздохом, — другие наверняка смогут общими усилиями вырвать из рук власть…
Альбрехт сказал с другой стороны:
— Ваше величество абсолютно правы! А потом будут делить ее в кровавой распре.
Леопольд взглянул на него с вопросом в глазах, достаточно ли этот человек высокого ранга, чтобы вмешиваться в разговор, и почему я не осажу нахала, но принял реалии и только продолжил сдержанно:
— А из львиных лап принца Ричарда не рискнут даже и пытаться.
— Вы поступаете мудро, — ответил я. — Ненависть… или, скажем мягче, неприязнь к чужаку не мешает вам смотреть реально на мир и вещи.
Он изогнул губы в горькой усмешке.
— Неприязни, тем более ненависти, как раз и нет, вы должны это понимать. Ненавидим соседа, а не того, кто далек… С момента восхождения на трон я сдерживаю попытки герцогов Фирнебурга и Сайна усилиться, расширить влияние, вытребовать себе больше прав… и так уже тридцать лет!.. А граф Бич-Лихтенберг, фактически отделивший свои владения от королевства? А барон Зарганс, что вот уже семь лет не отсылает ко двору собранную в его землях королевскую долю податей? Мне есть кого страшиться больше, чем принца Ричарда! И страху этому много лет, ваше высочество…
