Вообще-то Голлум жил на склизком каменном острове посредине озера. Сейчас своими белесыми глазами он как в бинокль изучал Бильбо. Хоббит его не видел, а вот Голлум усиленно гадал, кто это такой, потому что явно не гоблин.
Голлум сел в лодку и оттолкнулся от берега. Бильбо тем временем сидел на берегу в полной растерянности, совершенно сбитый с дороги и с толку. Вдруг появился Голлум и с присвистом зашипел:
– Тсс, моя радоссть! Ссдается, что это нечто съедобное, лакомый кусочек для нас, голлум! — При слове «голлум» он громко булькнул горлом, сглатывая слюну. Отсюда он и получил свое имя, хотя сам называл себя не иначе чем «моя радоссть».
Бильбо чуть из кожи не выпрыгнул, когда у него зашипело под самых ухом, и внезапно увидел перед собой бледные светящиеся глаза.
– Ты кто? — спросил хоббит, выставляя вперед кинжал.
– Кто оно, моя радоссть? — прошептал Голлум (он всегда говорил сам с собой, потому что больше никого рядом не было). Сейчас им двигал не голод, а любопытство, иначе он сперва бы схватил, потом зашептал.
– Я — мистер Бильбо Бэггинс. Я потерял гномов и потерял волшебника и не знаю, где нахожусь, и не хочу знать, мне бы только отсюда выбраться.
– А что у них в персстах? — спросил Голлум, глядя на меч, который ему совершенно не понравился.
– Меч, клинок из Гондолина!
– Шш, — сказал Голлум и сразу стал очень вежливым. — Шшто если оно посидит и посудачит с нами, моя радоссть? Оно любит загадки, ссдается, моя радоссть? — Голлум старался казаться приветливым, по крайней мере сейчас, пока не узнает больше про меч и хоббита, действительно ли он совершенно один, годится ли он в пищу, и хочется ли Голлуму есть. Кроме загадок ему ничего в голову не пришло. Загадывать их и иногда разгадывать — единственная игра, в которую он играл с забавными тварями, сидевшими по норам — давным-давно, до того, как растерял всех друзей, и лишился дома, и вынужден был уползти далеко-далеко в недра горы.
– Хорошо, — ответил Бильбо. Он старался казаться сговорчивым, пока не узнает больше про это создание, совсем ли оно одно, не злое ли и не голодное, и не дружит ли с гоблинами.
– Загадывай первым, — сказал хоббит, потому что не успел придумать загадку.
И Голлум прошипел:
Что к самому небу
взросло без корней,
высокого дуба
сильней и видней?
– Это легко! — ответил Бильбо. — Гора, я думаю.
– Оно быстро соображает? Устроим состязание, моя радоссть! Если радоссть спросит, а оно не ответит, мы его съедим, а если оно спросит, а мы не ответим, мы сделаем, что оно хочет, а? Мы покажем ему дорогу наружу!
– Идет! — сказал Бильбо, не решаясь спорить и лихорадочно придумывая загадку, которая спасла бы его от пасти этого существа.
Белые кони
на красном склоне.
Коням несыто,
стучат копыта.
Это все, что он смог вспомнить — мысль о пасти не шла у него из головы. Загадка была старая, и Голлум не хуже вашего знал ответ.
– Просто, просто, — зашипел он. — Зубы! зубы! моя радоссть; но у нас их только шесть!
И он задал вторую загадку:
Бескрылый летает,
безрукий стучит,
беззубый кусает,
безгубый кричит.
– Минуточку! — вскричал Бильбо, который по-прежнему думал о пасти. К счастью, он раньше слышал похожие загадки, и, взяв себя в руки, быстро придумал ответ. — Ветер, ветер. — Он так обрадовался, что с ходу сочинил новую. «Это заставит скользкую подземную тварь поломать голову», — подумал хоббит.
Смотрит синее лицо
желтым глазом
вниз,
а зеленое лицо
желтым глазом
ввысь.
– Шш, шш, шш. — Голлум так давно жил под землей, что про все такое забыл. Однако, как только у Бильбо появилась надежда, что гадкое создание сдастся, Голлум вспомнил то, что видел давным-давно-предавно, когда жил с бабушкой в норе под речным обрывом.
– Шш, шш, моя радоссть, — сказал он. — Это солнце смотрит на маргаритку.
Врочем, обычные наземные загадки его утомили. Они напоминали о днях, когда Голлум не был таким одиноким, гадким и грязным, а это его злило. Более того, это разбудило в нем голод, и он решил выдумать что-нибудь похитрее и менее приятное.
Она никогда не рождалась на свет,
ни вида, ни звука, ни вкуса в ней нет;
она обитает в глубинах земли,
в закрытом ларце и в надзвездной дали;
она есть начало всего и конец;
и страх в ней великий для смертных сердец.
К несчастью для Голлума, Бильбо слышал похожую загадку, к тому же ответ окружал его со всех сторон.
– Тьма! — ответил он, даже не почесав в затылке и не пораскинув мозгами.
Шкатулка без крышки, ключа и щелей;
но клад золотой заключается в ней.
Бильбо хотел выиграть время, пока не придумает что-нибудь покаверзнее. Уж эту-то Голлум разгадает с ходу, хотя он и немного изменил слова. Однако для Голлума загадка оказалась крепким орешком. Он зашипел про себя, но разгадка не приходила, поэтому он продолжал шипеть и отдуваться.
Бильбо начал терять терпение.
– Так что это? Ответ — не кипящий чайник, как можно подумать по звукам, которые ты издаешь.
– Надо поразмыслить, пусть оно даст нам поразмыслить, моя радосс-сс-сть.
– Ну, — сказал Бильбо, дав ему основательно поразмыслить, — что-нибудь надумал?
И тут Голлум внезапно вспомнил, как давным-давно разорял птичьи гнезда, и сидя под речным обрывом учил свою бабушку высасывать…
– Яйтсса! — зашипел он. — Яйтсса!
Потом он загадал:
Как смерть, холодна;
ее чаша — без дна,
кольчуга — без звона,
и гибель — без стона.
Он тоже думал, что это совсем просто, потому что ответ постоянно занимал его мысли, однако не мог в эту минуту припомнить ничего лучше, так его выбила из колеи загадка про яйцо. Тем не менее эта оказалась крепким орешком для Бильбо, который всю жизнь по возможности избегал воды. Вы, конечно, знаете ответ или отгадали его в мгновение ока, но ведь вы сидите дома в тепле, и никто не собирается вас съесть (а это ой как мешает думать). Бильбо выпрямился, прочистил горло раз, другой, но ответ не приходил.
Через некоторое время Голлум довольно зашипел:
– Вкусное ли оно, моя радоссть? Сочное ли? Хрустят ли его косточки? — И вытаращился на Бильбо из темноты.
– Полсекундочки, — сказал хоббит, дрожа. — Я же дал тебе время подумать.
– Скорее, пусть поторопитсся! — Голлум начал вылезать из лодки. Когда он спустил в воду длинную перепончатую лапу, оттуда выскочила перепуганная рыбешка и плюхнулась к ногам Бильбо.
