– Колька бы понял. А она – нет. Зеленая еще… – отозвался Кузепыч.
Кавалерия всхлипнула. Это был странный, незнакомый, совсем не ожидаемый от нее звук.
– Когда он ушел, я полгода спала с его свитером. Обниму его и лежу с ним, как медвежонок со шкурой матери…
Кузепыч плоскогубцами почесал нос. На носу осталась черная полоса смазки.
– Ну это… хм… того… что я, не помню, что ли, как ты убивалась! – смущенно пробасил он. – Напрасно ты не сказала ей, что мы все равно пристроили бы лошадей. Пусть не к нам, пусть куда-то. Не бросили бы, грустный пень! Мало ли бывших шныров, сохранивших любовь к коням. А есть у них крылья, нету – это уж дело четвертое.
Кавалерия упрямо дернула головой.
– Я думала: сама догадается, что не бросим. Но мне хотелось ее охладить: не переношу всю эту самонакрутку в духе оскорбленного благородства… А потом рассердилась, как кричать начала! Если человеку хочется быть обиженным на весь мир, он обычно других не слушает… Ладно, счастливо, Кузепыч! Пора мне!.. И не надо больше никаких слов, а то в болоте застряну.
Кузепыч понимающе кивнул. Он смотрел, как Кавалерия готовится к нырку. Поверх шныровской куртки она натянула светлый овечий тулуп и из худенькой женщины превратилась в плотную кубышку. Из-под поднятого ворота торчали белый нос и два островка щек.
Цезарь тревожно покосился на непонятное существо, но запах тулупа был ему знаком – и он успокоился. Кавалерия вывела его из пегасни. Было слышно, как копыта проскальзывают по луже, превратившейся в каток. Проехав на Цезаре несколько кругов и немного прогрев его, Кавалерия решительно подняла коня на крыло.
По мнению большинства шныров, Цезарь был жеребец глуповатый. Он не нюхал цветы, как Аза, и не ржал тревожно, как Икар, задирая к небу ищущую полета морду. Его интересовали исключительно кобылы и возможность посамоутверждаться. Конечно, не со Зверем, которого он боялся патологически. Однако когда в седле Цезаря оказывалась Кавалерия, жеребец умнел, становился послушным и пластичным.
Рассвет был зимний, бессолнечный. Казалось, за тучами незаметно включают тусклые лампы. Облака, фиолетовые, свалявшиеся, как старые одеяла, жались к земле. Со ста шагов ничего не увидишь. Кузепыч вернулся в пегасню и продолжил ремонтировать раздвижную дверь в денник Митридата.
Однако работа не клеилась. Какая-то мысль не давала ему покоя. Кузепыч достал допотопный мобильник, служивший предметом издевательства большинства средних шныров, и толстым пальцем потыкал кнопки. Ответили ему не сразу.
– Кузепыч?! Знаешь, который сейчас час? – голос был заспанный, но сохранявший начальственность.
Кузепыча эта начальственность ничуть не смущала.
– Ранний… – просопел он. – Наведи для меня справки!.. Кто во Владимирской области отправляет на бойню сорок две лошади? Чья эта блестящая идея, сморкучий пень?
«Здрасте», «до свидания» и «спасибо» Кузепыч не говорил. Это как минимум экономило всякий раз три слова. Где-то там, в ночи, напряженно искали карандаш.
– А конкретнее? Район, название хозяйства? Да у нас любая область – с европейское государство!
– Если б я все знал – ты бы спал, – кратко ответил Кузепыч.
Человек в телефоне хмыкнул. Он ценил откровенность.
– Порядок в танковых войсках! Найдем!
– Ты уж поищи, грустный пень! Очень прошу, поищи!
Кузепыч спустил допотопный мобильник в карман и вновь занялся дверью. Человек с начальственным голосом перезвонил через пятнадцать минут. Кузепыч быстро что-то записал.
– Так я и думал. Мир тесен! Как добрые люди, так, грустный пень, вечно одни и те же… – проворчал он.
– Помощь нужна? – забеспокоился «порядок в танковых войсках».
– Не-а. Сами разберемся!
Кузепыч дал отбой. Потом, позванивая ключами, открыл стоящий в углу громоздкий сейф, который беспокойные руки юных шныров давно обклеили вкладышами из жвачки.
В сейфе обнаружились бейсбольная бита и обрез серьезного карабина с переделанной рукоятью. Шнепперы Кузепыч не уважал. Равно как и телепортации.
Через кентавра он связался со ШНыром и с кем-то коротко переговорил. Через десять минут в пегасне появилась хмурая девица Штопочка и, ни слова не говоря, стала седлать громадного Зверя. Подпруги она затягивала так, будто хотела порвать жеребца надвое. Зверь полез было с зубами, но получил по храпу так, что осел на задние ноги.
– Зин, ну ты аккуратнее! Животная все-таки! – сказал Кузепыч с укором.
Девица Штопочка молча плюнула на бетон окурок «Беломора». Вместо ремня ее куртку несколько раз опоясывал длиннейший бич.
Сам Кузепыч выбрал Бинта.
– Давненько я не летывал… а то все машина, машина… – сообщил он Бинту, подходя к нему с седлом.
Ковыряя мизинцем в зубах, девица Штопочка наблюдала, как завхоз старательно седлает мерина.
– Это табуретка. С нее даже свалиться нельзя! – сказала она презрительно.
– Ну и замечательно. Ты не представляешь, как меня обрадовала, грустный пень! – обрадовался Кузепыч.
* * *
Выбежав из пегасни, Рина помчалась в сторону, противоположную ШНыру. Неслась по сугробам напролом, временами проваливаясь по колено. В ботинках хлюпал снег. Как ни хороши неубиваемые берцы, все же это не охотничьи сапоги. Небо оставалось темным, но снег уже подсвечивался изнутри. Он был голубоватый, с отдельными темными островками.
Куда она несется, Рина не задумывалась. Мысль была одна: подальше от ШНыра, от этого мерзкого места, где все притворяются добренькими, а на деле врут, врут, врут… Добежав до ограды, Рина перевалилась на другую сторону. В сугроб упала лицом, рукавами зачерпнув снега по самый локоть. Снег растекался по шее, отдельными ручейками просачиваясь к позвоночнику. Это охладило ее пыл. Рина сидела на корточках и дышала на озябшие ладони. Перчатки она, разумеется, забыла, а мороз стоял крепкий.
Впереди темнел знакомый пень. Рина узнала место. Если отсюда по глубокому снегу спуститься в овраг, то на дне будет ведущая к Копытову «пьяная дорога». «Пьяной» она называется потому, что летом, в сухую погоду, по ней срезают выпившие водители, не рискующие проезжать мимо поста ДПС.
Сейчас дорога заметена, но по ней можно добраться до рощи, где на отвернутом от Копытова лесистом склоне холма стоит строительный вагончик. Он так тщательно запрятан и окопан землей, что увидеть его можно с единственной точки. Притащили его, используя львов, Ул, Сашка и Афанасий, а маскировать помогали Макс и Кузепыч, участие которого придало вагончику не то чтобы официальность, но некую легальность.
В вагончике, согреваемый железной печкой, долго сохраняющей тепло, проживает террорист. В ШНыр и вообще в приличное общество вход ему заказан. Имя террориста Гавр.
