Лягушонок умолк, только продолжал заглядывать гному в глаза: ну же! Расскажи!
— Ладно, ладно, — смилостивился оружейник. — Слушай дальше — может, что и поймешь. Через год Зефрида снова понесла, и снова мальчика. Мардук словно взбесился: поселил королеву в Закатной Башне, никого, кроме старой няньки и придворного мага Лестрика, к ней не подпускал. Выставил стражу в три ряда, даже по саду бедняжка гуляла в сопровождении половины королевской гвардии.
Ульрих неодобрительно покачал головой.
— Наследник родился рано утром. Говорят, счастливое предзнаменование… а я тебе скажу, ничего счастливого в ту ночь не было! Все, кто был при королеве, умерли. Никого, кроме самой Зефриды и её детей, не осталось. И никто не знает, что там произошло. Только и видели, что молнии над Закатной башней, да всю ночь ливень хлестал. Наутро оттуда никто не вышел, только послышался плач новорожденного. Мардук поднялся к жене в башню, не побоялся. Вынес сына на одной руке, а за другую маленькая принцесса держится, зверенышем по сторонам зыркает, а у самого короля голова-то вся седая. Велел гвардейцам королеву перенести в его покои, а все тела — сжечь в тот же день. А саму башню закрыл, и вот уже двенадцать лет там никто не живет… Но слухи все равно поползли: будто умерли они все от ужаса, а виной тому маленькая принцесса. С ней и впрямь творилось что-то странное. Отказывалась отходить от брата, засыпала только в его кроватке. Никого, кроме няньки и родителей, к нему не подпускала — визжала так, что стёкла сыпались. А если поблизости оказывалась старшая сестра, наводила такую панику, что никто не выдерживал — кто не мог сбежать, падал в обморок, а одна служанка ума от страха лишилась.
Комната погрузилась в тишину. Ульрих продолжал задумчиво поглаживать так и не открытый шедевр, а Лягушонок забыл недоеденное варенье и потрясенно молчал. Через несколько мгновений бульканье чайника отвлекло гнома от воспоминаний.
— Такая вот история, малыш…
— Погоди, ты не рассказал, что было дальше!
— А все остальное и так известно. Королева после рождения сына переменилась, хотела было в монахини Светлой пойти, но Мардук ее переубедил. Зря — может, под сенью Райны она бы не угасла так быстро. Мальчику и четырех не исполнилось, как она отошла. Вместо светлого Лестрика Конвент прислал нынешнего Придворного мага, Бастерхази — о чем они там думали, один Хисс знает.
— Ульрих, а тот темный? Ему так все с рук и сошло?
— Темный исчез в ту же ночь. Просто исчез — ни следа не осталось. К нему маг из муниципалитета, Затран, через неделю пришел: соседи жаловались, что из дома темного смрад пошел, словно кто там помер. Затран его звал-звал, не дозвался. Пришлось ломать дверь. Думали уже, что и темного принцесса уморила… ан нет, у него на кухне мясо завоняло. А сам — пропал, как не было. Представь: все на месте, на алтаре свечи догорели, ритуальная мантия рядом валяется. И не только мантия, все! Вплоть до штанов — словно мага кто из одежды вынул. Да так и было, наверняка! Попал прямиком к Хиссу, туда и дорога.
Гном замолк и пригляделся к гостю: тот сидел тихий и перепуганный.
«А, дурак. Что ж я несу? Ребенку и так страшно… вот же занесло его в проклятую Гильдию!..»
— Эй, ты чай-то совсем не пьешь, малыш, — позвал Ульрих. — Ну-ка, попробуй вот печенье, мне трисса Торигна испекла.
Он вытащил из буфета корзиночку, накрытую вышитой салфеткой, и поставил перед Лягушонком.
— Спасибо, Ульрих, — тот через силу улыбнулся и взял хрусткий квадратик, обсыпанный сладкой миндальной крошкой.
— Ну так вот. Король так и не нашел для маленькой принцессы наставника — все светлые мигом смотались из Суарда, как крысы с худой посудины. А темному магу он дочку не доверил. Старшая принцесса вроде угомонилась, а может, не нашлось больше дураков связываться с Шуалейдой — темные народ острожный, подставляться не любят… хотя Бастерхази-то точно от девочки мокрого места бы не оставил… не договорились вовремя, может? А когда вторая королева умерла, Мардук отправил детей от греха подальше, в крепость Сойки — это на Фаллийском побережье. Там место хитрое, еще со времен Второго Эльфийского Договора защищенное от магии. Наша работа, кстати. Мой троюродный прадед делал! Вот кто был мастер, всем мастерам мастер!
Еще полчаса посвятив рассказам о старых добрых гномских мастерах, Ульрих отправил мальчика спать.
— Куда пойдешь среди ночи? Подождет твой Наставник до утра, не переломится.
Глава 4. О пользе гостеприимства
235 год. За шесть дней до Праздника Каштанового цвета.
Поместье графа Свангера, близ Калбона.
Ночь пела цикадами и благоухала цветущими сливами, ласкала прохладой и подмигивала серебряными звездами. Ночь скрывала от любопытных глаз и стелилась под ноги мягкой тропой — мимо солдат у кованых ворот с графскими гербами, мимо поджавших хвосты бойцовых псов, мимо конюшен с пофыркивающими во сне лошадьми и кухонь с едва поставленными в печь утренними хлебами. Ночь отводила глаза неспящим в предрассветный час стражам у входа в гостевое крыло: взгляды из-под полуприкрытых век скользили прочь от гостя-призрака.
Амулет под курткой предупредительно дрожал: не приближайся! Не ступай за круг фонарей — руны настороже, не пропустят даже невидимое человеческому глазу. Но и стражи не из простых. Пройти через шестерку ветеранов к лестнице на второй этаж затруднился бы и Мастер Тени — но ни к чему ночному гостю широкие дороги.
Обходя стражу по дуге, он привычно отмечал расположение и вооружение возможного противника. Под парадными мундирами — легкие нагрудники и наручи, вместо длинных мечей — вакидзаси, удобные в нешироких коридорах. Золоченые аксельбанты — удавки, блестящие бляшки-эмблемы — заточены до остроты бритвы и отлично сбалансированы для метания. Сонные, расслабленные с виду гвардейцы небрежно составили тяжелые алебарды пирамидами по три, перегородив вход. Миновать их, не задев, могла бы разве что летучая мышь — а коснись хоть кончиком крыла, и шаткая конструкция обрушится.
Обогнув особняк с юга и прислушавшись к амулету — охранные чары спят — он неслышно скользнул в дверь черного хода. Темно, не единого светильника — и ни единой живой души, лишь серые крылатые силуэты, безмолвные провожатые по дороге Тени. Он добрался до кладовки, толкнул пыльный облезлый шкаф: тот повернулся вокруг оси с тихим скрипом, открыв узкую винтовую лестницу. Путь наверх не занял и секунды — он влетел по ступеням, подгоняемый голодом. Привычным, как биение сердца, голодом Ургаша.
На последней ступеньке остановился, прислушавшись: из-за двери доносилось сонное дыхание жертвы, амулет молчал. Узенький, тусклый луч пробивался сквозь щель. Он приблизился, заглянул — но увидел лишь неподвижный балдахин.
