Юлия Федотова - Колумбы иных миров

Зато по ночам светили звезды, и было их много, очень много — на суше столько никогда не увидишь. Ильза вылезала из палатки, ложилась на спину и таращилась в небо часами, пока не начинала зябнуть. Временами и у Рагнара появлялось желание любоваться ночным небом, тогда он поднимал Ильзу, Эдуарда и Улля и учил их ориентироваться по звездам — показывал Большой и Малый Ковш, полярную звезду Лис, Галеан на южном горизонте и еще много полезного. Но Ильзе хитрая наука в голову не шла, и она рассеянно зевала. Наследники были старательнее.

Не менее интересным и загадочным, чем ночное небо, был ночной океан. Он тоже сиял, он переливался тысячами огоньков. За кормой корабля тянулся красивый мерцающий шлейф воздушных пузырьков. Морские обитатели мелькали в темной толще, оставляя за собой светящиеся хвосты, подобно кометам. Дельфины выпрыгивали из воды, и с их гладких тел скатывались струи холодного, золотисто-зеленого жидкого огня.

Ночь Ильзе нравилась больше. А днем, несмотря на веселое солнце и безоблачное небо, на нее порой нападала необъяснимая, но острая тревога. Понятие «агорафобия» было девушке незнакомо, и она пыталась найти своим страхам рациональное объяснение.

— А пираты на нас не нападут? — приставала она к Хельги.

Тот успокаивал:

— Откуда им здесь взяться? Пираты промышляют там, где есть кого грабить.

— А фьординги? Вдруг они тоже надумают искать новые земли?

— Один шанс на миллион, что столкнемся.

Тогда Ильза, разочарованно вздохнув, приводила последний, убийственный аргумент:

— А морские чудовища?!

Эту версию никто не отвергал. Начинался увлекательный разговор о тролюалях, тех, что любят переворачивать корабли вверх дном, о кошмарных кракенах, стерегущих сокровища в черных пучинах, об убийцах-левиафанах, истребляющих все живое на своем пути, о морских змеях, крылатых и бескрылых, — какой только дряни не водилось на этих безбрежных просторах, таких мирных и спокойных с виду! Ильза слушала, и сердце ее замирало. Но на душе почему-то становилось легче. Страхи принимали оформленный образ и пугали немного меньше…

А на одиннадцатый день Хельги ближе к обеду (по его представлениям, остальные уже подумывали об ужине) настороженно понюхал воздух и объявил:

— Будет большая буря.

— Ты уверен? — удивилась сестра по оружию.

Все в природе оставалось по-прежнему безмятежным: лениво плескался и ворочался Океан, сияло солнце, и ветер был ничуть не сильнее, чем накануне.

— Уверен! — подтвердил подменный сын ярла. — К ночи соберется.

Спустя два часа с ним согласился Рагнар, еще через час — Энка. К этому времени далеко на южном горизонте появились облачка — легкие-легкие перышки, будто выпавшие из крыла белоснежного гуся.

К буре готовились заранее. Все, что можно привязать, привязывали, остальное прятали в надежные места. Снимали палатку, спускали парус. Налаживали «плавучий якорь» — полезное эттелийское приспособление, не позволяющее судну становиться поперек волны. Энка скакала по драккару с чертежной доской, все не могла решить, где именно ее сокровище будет в большей безопасное? и. В конце концов привязала ее к себе за спину.

— Тогда и мой дневник спасай, — решил Хельги. — С таким грузом от тебя все равно не будет толку.

Сильфида усовестилась и перевесила доску за спину Улль-Бриана со словами:

— Если за борт выпадешь, так она тебя на плаву удержит.

— Типун тебе на язык! — рассердился Рагнар.

Потом Хельги давал инструкции — как себя вести, кому что делать и чего делать нельзя, как быть в случае чего и тому подобное.

Особенно странными казались эти едва ли не предсмертные приготовления в свете восхитительного, мирного на вид нежно-розового заката…

А ночью творилось страшное. Потом, когда все кончилось и Хельги сказал, что ничего выдающегося в этой буре не было — буря как буря, случаются и хуже, Ильза почти обиделась.

Ветер — чудовищный, способный, казалось, вырвать из тела саму сущность, гнал огромные, немыслимо огромные валы. Волны перехлестывали через палубу, они пролетали высоко над ней, так что на мгновения драккар оказывался будто под водяной крышей, рассыпающейся лавиной соленых брызг. Но еще хуже были те волны, что поменьше — уж они-то обрушивались на судно всей своей мощью. Корабль бросало из стороны в сторону, раскачивало, как на гигантских качелях. Дух захватывало, когда он стремительно обрушивался в водяную пропасть, разверзшуюся жадной пастью, или взмывал к самому небу на гребне чудовищной волны — трещала, срываясь на визг, обшивка, казалось, драккар неминуемо развалится пополам. Дождь лил холодными пресными потоками, прямо в воздухе смешиваясь с солью Океана. Ильза вообще переставала понимать, где верх, где низ, где море, где небо и остался ли еще на свете воздух, — все вокруг казалось сплошной водой, и не было от нее спасения. Молнии сверкали почти непрерывно, одна за другой или сразу несколько, в разных краях неба. И мокрая статуя Фернира на носу зловеще отблескивала в их сполохах, она казалась живой. Оглушительные громовые раскаты сливались с ударами волн. Буря выла, грохотала, и в неистовом реве ее чудились голоса разъяренных морских демонов…

Но самым ужасным в этом вселенском безобразии было то, что оно не собиралось прекращаться! День сливался с ночью, ночь переходила в день, а вокруг было без изменений — темно и страшно.

Они потеряли счет времени, не ели и не пили (впрочем, недостатка в воде не было — открывай рот и лови), продрогли так, что приходилось бороться со сном. Улль-Бриан терял сознание. Ильза плакала в голос и не ощущала слез, остальные делали что-то полезное, но она не могла разобрать, что и зачем, и не верила, что это их может спасти…

И все-таки они выдержали! «Гром» устоял под напором стихии! Хотя Рагнар и утверждал, что победа над стихией была не совсем честной — в самые страшные минуты Хельги пускал в ход спригганскую магию, смягчал удары (он очень переживал за мачту, как бы ее не сломало). Ильза испугалась, когда увидела его лицо — он не был похож на живого.

Чудо, но непоправимого ущерба буря не нанесла. Кое-какие запасы все-таки смыло, парус потрепало, надломило макушку мачты. «Не уберег!» — в шутку горевал Хельги, потому что большой беды в том не было. Зато доска вместе с Улль-Брианом осталась на месте, и чертеж, надежно упакованный, подмок меньше, чем можно было ожидать. И дневник тоже почти не пострадал, наоборот, приобрел на вид некое романтическое благородство.

Июнь (наверное), число не знаю, день тоже.

Не писал несколько дней по уважительной причине — приключилась сильная буря. Аолен утверждает, что длилась она дней пять, а мне кажется — четыре. Ильза и Эдуард в один голос, полный возмущения, орут, что как минимум неделю. Энка смеется и предлагает компромисс — шесть. Орвуд возмущается — едва живы остались, а спорим из-за глупостей.