В молчании свистящего за окном ветра и треска пламени в камине Шу обошла Тигрёнка и остановилась, ожидая, что он поднимет склоненную голову. Тёплые огненные блики играли на закрывающих его лицо распущенных волосах, притягивая её взгляд. Прикусив от волнения губу, Шу протянула руку и приподняла вверх его подбородок. И увидела, как в зеркале, прокушенную до крови губу и мечущихся демонов в глазах. Несколько долгих мгновений она удерживала свою непослушную руку, чтоб не стереть красную капельку с его напряженного рта…
Хлесткий звон пощечины разорвал оглушительную тишину. Принцесса вернулась в спасительную ярость.
— Ты… как ты… как ты мог оставить меня! — Удар. Ещё удар. Его голова бессильно моталась от каждой оплеухи из стороны в сторону, из треснувшей губы бежала алая струйка. — Почему? Как ты посмел?
Шу отскочила от него, как ошпаренная, встретив снова пронзительно синий взгляд, полный жгучего тёмного пламени.
— Зачем? Разве тебе было плохо со мной? Разве я обижала тебя? — голос срывался, глотая непрошенные, злые слёзы. — Как ты посмел сбежать!? Ты предал меня! — она устремилась к нему, желая снова ударить, и остановилась, как налетев на невидимую преграду. Хриплый, будто шершавые слова раздирают горло, шепот.
— Предал?! Разве может предать раб? Разве может предать бессловесная тварь? — впервые Шу видела его таким. Горящие болью и яростью глаза, раздувающиеся ноздри, капающая со сжатых губ кровь.
— Неправда!
— Да ну?! Не ты надела на меня ошейник? Не ты сделала меня домашней зверушкой?!
— Ошейник, который ты мог снять в любой момент! И не говори, что ты этого не знал!
— Откуда? Ты лишила меня речи, ты даже имени моего не узнала!
— Если помнишь, я тебя купила! Как приговоренного каторжника!
— О, да. За десяток золотых. Вы удивительно щедры, Ваше Высочество!
— Да, за десяток. Да какое это имеет значение? Я бы и тысячу отдала… — Шу отвернулась, не в силах смотреть на него, слышать горькие слова. Она сознавала, что он прав, что она поступила с ним жестоко и несправедливо, но признаваться в этом? Тому, кто сбежал от неё?
— Как тебя зовут? — стоя в нескольких шагах от него, принцесса все ещё не осмеливалась повернуться и снова взглянуть ему в глаза.
— Зачем тебе? — в голосе юноши звенела злость. — Зачем тебе имя мертвеца?! Ты играла с Тигренком, не спрашивая имени, так зачем сейчас?
— Затем, что я так хочу! — чувство вины снова сменилось злостью.
— Ах, хочешь. Ну и что? — Хилл упрямо посмотрел на неё исподлобья и усмехнулся.
— Ты соскучился по плетке?
— Что, это твой единственный довод?
— Зато доходчивый, — принцесса подошла к нему совсем близко и провела ладонью по тяжело вздымающейся груди. В напряженном молчании они буравили друг друга яростными взглядами, не желая уступать. Быстрые, сильные толчки сердца под ладонью отдавались в ней жаркими волнами желания. Шу так хотелось прижаться к родному горячему телу, целовать его, почувствовать его руки. Она позволила себе наконец стереть с его губ алые капельки и ощутила, как он вздрогнул, как на миг прервалось его дыхание.
— Так как твое имя? — почти прошептала она, задержав руку на его щеке.
— Хилл. Меня зовут Хилл. — Обжигающая боль долгожданной ласки чуть не вырвала стон из его горла, но он сдержался, отшатнувшись от неё, насколько позволяли цепи.
— Хилл…
Его порыв накрыл Шу ледяной волной разочарования и тоски. Ему противны её прикосновения… боги, как же больно! Она отошла на шаг, проклиная про себя идиота братца, лезущего куда не просят.
— Ты оскорбил меня, Хилл.
— Чем же? Я был недостаточно послушной игрушкой? — Его насмешка раздирала на части то, что ещё оставалось от её сердца.
— Неужели ты думал, что от меня можно сбежать? Что я не найду тебя? — она кричала, пытаясь вытеснить боль яростью.
— Зачем? Зачем я тебе?! — он кричал в ответ. — Ты не наигралась со мной?
— С чего ты взял, что я наигралась? Я не отпускала тебя!
— Ну конечно, как же! Твои желания!
— Да! Именно! Ты моя собственность!
— Я живой человек, а не имущество!
— Живой? Кто тебе сказал, что ты останешься в живых, сбежав от меня?
— А мне было, что терять? Сколько живут твои игрушки? Неделю? Месяц? Сколько мне ещё оставалось? День? Или одна ночь, до утра?
— Ты… ты… — обида и горечь пронзили её, не давая вздохнуть. Вся его страсть, вся нежность последней ночи только для того, чтобы… — Ненавижу! Ненавижу тебя!
От пощечины на его лице остался красный след, но он даже не шелохнулся.
— Значит, все это было притворством? Ты спал со мной из страха? Спасая шкуру?! — Принцесса вцепилась ему в волосы и приблизила его лицо к себе. Она вглядывалась в упрямо сжатые губы и пылающие гневом почерневшие глаза.
— Нет. Не поэтому. — Хиллу нестерпимо хотелось впиться в алый рот, зализать крохотную ранку на искусанной губе. — Какая теперь разница? — Если бы не удерживающие его цепи, он повалил бы её не пол и взял. Как в самый первый раз.
— Ну, признайся! Тебе же все равно нечего терять!
— Мне давно уже нечего терять, — он шептал прямо в её губы, вдыхая головокружительный запах. Её запах. Кувшинки, речная свежесть, дикий мед…
— Ты не ответил.
— Ты этого хотела, — Хилл ухмыльнулся ехидно. Он так и не смог сказать ей правду. Только не так! Она не хотела слышать его, когда он молил о любви. Теперь же это будет звучать, как просьба о пощаде. Нет. Больше никаких просьб.
— Ублюдок! Ненавижу тебя!
Отскочив от него, Шу еле удержалась на ногах. Она чувствовала себя так, будто из неё вынули сердце и душу, оставив одну только пустую оболочку, до краев заполненную болью. Жаркой и ледяной, острой и тяжелой, ноющей и разрывающей на части, пригибающей к земле и сжимающей грудь в удушающем объятии.
Он стоял, гордо выпрямившись и прожигая её ненавидящим взглядом. Если бы Шу могла, она бы умерла прямо сейчас, только не видеть его, только не чувствовать этого отчаяния и муки. Её ласковый, нежный и пылкий Тигренок превратился в жестокое яростное чудовище. Все такой же красивый и желанный, по-прежнему любимый… и совсем чужой. Далекий и недоступный. Боги, зачем эта встреча? Пусть уж лучше она никогда больше не увидела бы его, чем так. Пусть бы у неё осталась иллюзия, зыбкая и призрачная, но позволяющая надеяться на чудо. Теперь же Шу чувствовала, что все закончилось. Не осталось ничего, никаких недомолвок, никаких надежд.
— Ты знаешь, как поступают с беглыми рабами? — в её голосе, в её глазах завывали стылые бураны, вымораживая даже сам воздух.
— Понятия не имею, — осколки полярных синих льдов его голоса ранили бы её, если бы в ней осталось хоть что-то живое.