— Смотри-ка, — улыбнулась мать Этарда, — Собачка твоя не в обиде на него. Дай мне взглянуть, хорошая.
И Редда, чувствуя, что мать Этарда не сделает плохого — посторонилась. Допустила. Она у меня умница, Редда.
Лопнуло что-то внутри — с трудом я подавил истерическое хихиканье, готовое уже прорваться, клокочущее за грудиной — Редда жива, парень жив, дед сбежал, ну и черт с ним — у нас мать Этарда есть, и никто тебя не нашел, Сыч, кому ты, к черту, нужен, идиот, параноик…
Мать Этарда освободила стангрева от ремней.
— Помяли его мужики-то, — сказал Сыч-охотник. — Я уж думал — помрет…
Она не отвечала.
— Что, худо?
Обернулась. Огромные глаза грустны, меж бровей проложила тропку морщинка.
— Да, сын мой. Ты позволишь мне полечить?
— Сделай милость, — голос почему-то осип.
Кивнув, мать Этарда присела на краешек койки. Рука ее легла на лоб парня, как только что — на собачий…
Я все сидел на полу, не в силах оторваться от ее спокойного, умиротворенного лица. Такие, как она, посланы в мир богами. Святые, Великие, Источники Силы — по-разному их зовут. Суть не меняется. Рядом с этой женщиной не место боли и смерти, горю и страху. Свет ее разгоняет Тьму. Она — как факел…
Убрала руку, открыла глаза. И тут я испугался. Парню не стало лучше. Прямо скажем — наоборот. Лицо сделалось белым-белым, дыхание — а есть ли оно, дыхание?..
— Мать Этарда… — выдавил я.
— Не бойся, сын мой, — проговорила она мягко, — Не бойся. Мальчик жив. Остановлен просто.
Остановлен? Ничего себе — не бойся! Мать Этарда продолжала:
— У меня сейчас нет с собою необходимых лекарств. Поэтому я… — замялась, видно, не зная, как объяснить Сычу-охотнику, — Я его остановила. Теперь он может ждать даже целые сутки. Но так долго медлить мы не будем, сын мой, верно?
Я, мало что понимая, кивнул.
— Согласен ли ты передержать мальчика у себя какое-то время? Боюсь, нельзя его сейчас шевелить — опасно это.
Я сделал усилие, высвобождаясь из мягкого, обволакивающего тепла.
Стоящему на Лезвии надо быть осторожным. Очень и очень осторожным. И мне не нравится этот стангрев, то, что он так похож на Лерга, и то, что я… Это может плохо кончиться. Очень и очень плохо…
* * *
(-Это… — сказал Сыч-охотник, — Мы — того, то есть. То есть, пущай лежит, коли шевелить нельзя, тока, мать Этарда… — вдохнул поглубже и выпалил: — Меня тогда пущай Бессмараг приютит. Под одной крышей с ентим — не останусь. Вон собачку он тяпнул, а коли — меня решит? Мы на енто дело не согласные. Так что — пустишь в странноприимный дом…
— Конечно, сын мой, — мягко улыбнулась мать Этарда. — Я пришлю сестер приглядывать за мальчиком, а ты переселяйся на время в Бессмараг…)
* * *
Стоящему на Лезвии надо быть очень осторожным. Осторожным… Очень…
Кивнул Сыч-охотник.
— Само собой. Он уж — того, сталбыть. Обустроился тута.
Она улыбнулась, довольная терпимостью тила дремучего к твари-кровососу.
— Вот и хорошо, сын мой. За мальчиком уход требуется. Пришлю я к тебе своих девочек. Не сердишься на них? Молоды они, неразумны. Стыдно мне за них, сын мой.
— Дак того… Кхм… Этого, то есть, — сидя на полу, Сыч-охотник развел руками.
— Не сердишься! — просияла мать Этарда. — Да благословит тебя Единый за кротость твою.
А я и вправду не сердился. Чего там…
— Значит, примешь моих девочек? Они за мальчиком проследят и за собачкой твоей присмотрят, если что не так. А получше ему станет, — легонько коснулась черных волос стангрева, и сердце дернуло ревностью — я тоже хочу, чтоб по головке погладили! — Станет получше, и решим, что дальше делать.
Я снова кивнул, потом все-таки поднялся. Ишь, расселся тута на полу, деревенщина неумытая. Перед бабой, то есть, того — дамой.
Мать же Этарда добавила:
— Я, правда, уверена, что с собакой все в порядке. Спала она просто. Мальчик по всем приметам — стангрев. Не тварь, не нечисть. Создание Божье. С Кадакарских гор к нам сюда залетел.
— Во-во, — обрадовался Сыч-охотник, — И они тож балакали — стан… ентот самый.
— Кто? — удивилась мать Этарда.
— Ну, енти… Девочки которые. Отдай, грят, ентого самого. Станарев который. Кадакарский.
Настоятельница снова улыбнулась. Да черт возьми, я готов тут придуриваться до бесконечности, чтоб только улыбка ее…
— А питаются стангревы кровью, это верно, — сказала она. — Так что придется нам, сын мой, кормить мальчика тем, к чему Господь его народ приспособил. Кровью свежей.
Она говорила со мной, как с Кайдом каким-нибудь. Парнишка — не нечисть, кровь пить — еще не самое худшее… Ирги Иргиаро справился с желанием сказать: «Я — найлар, мать Этарда. Стангрев из Кадакара — гость под крышей моей».
— Того, — ухмыльнулся неловко Сыч-охотник, — Будем с им на пару — ему кровушка, мне — дичинка. Я ж — эт' самое. Кажный день — того. Сталбыть. Тока, мать Этарда… Оно-то, можа… Выворачивает его. Как есть наизнанку.
— На этот счет не беспокойся, сын мой. Больше такого не случится. Девочек я пришлю с утра, они все сделают, а потом — попробуй поить его из чашки, хотя… — с сомнением качнула головой, — я не знаю, сможет ли он привыкнуть к такому способу.
Поднялась.
— Спасибо, мать Этарда, — я не удержался — коснулся пальцами полы ее черного плаща, — Вышние тебя видят.
Она мягко поправила:
— Единый, сын мой, — и погладила меня по голове.
Улыбнулась:
— Прощай. И не тревожься за мальчика. Все будет хорошо.
Вот так. Пришла сюда, в Долгощелье. Сама, пешком. И — ни словом, ни взглядом не укорила наглого охотника…
Редда лизнула приемыша своего в ухо. Повернула ко мне лобастую голову.
— Все будет хорошо, девочка, — сказал я, — Мать Этарда — это мать Этарда. Вышние нас пожалели.
Ох, и видочек у «мальчика» — меня аж передернуло. «Остановлен»… Нет, я понимаю, это термин такой марантинский. Только дело в том, что я другое значение слова «остановлен» знаю слишком хорошо. Синоним слова «убрать», только применительно к человеку, имеющему задание — «остановить», сиречь «перебить приказ»…
Ладно, не надо об этом. Лучше глянь, дружище Ирги, во что превратил гостюшка жилище твое. Кровушки захотелось, ишь.
А кровушка-то засохла уже. Как ее отдирать теперь? Кровать перестилать… Постирушку устраивать, да еще в холодной воде… Пол скоблить… Пол можно и горячей… У-у, тварь!
Подбросил я в печку дровец, взял котел и пошел за снегом. З-закон гостеприимства, будь он неладен!
