Надеюсь, Ньету с девушкой повезло больше. Рамиро усмехнулся, покачал головой. Странный фолареныш. Так похож на человека, умеет жить с людьми, Рамиро явно не первый, с кем он близко общался. Похоже, Ньет поставил себе задачу влиться в человеческий социум и целеустремленно добивается ее.
Фолари — целеустремленно чего-то добивается?
Кто бы еще пару недель назад такое сказал — Рамиро б только отмахнулся. Не бывает. Фолари аморфны, фоларийский табор — не социум, это просто пена на прибрежном песке, единственное, что связывает всех этих удивительных, таких разных существ — вода. Когда-то, наверное, все было по-другому, иначе как бы им удалось построить Стеклянный Остров?
За спиной забибикало, мимо проползла поливальная машина. Собаки и лошади сопровождали ее, как дельфины сопровождают теплоход, весело прыгая в широком веере горизонтальных струй. Рамиро отступил к чугунному парапету набережной, но ему все равно окатило ботинки.
Рамиро шагнул из лифта на площадку, хлопая себя по карманам и пытаясь вспомнить, куда же дел ключи. И остановился столбом — на коврике под дверью, выставив острые коленки, сидел мальчишка. Сидел под его, рамировой, курткой, как под плащ-палаткой. Мальчишка поднял голову и шмыгнул носом.
— Ньет! Ты чего здесь сидишь? Почему внутрь не вошел?
— Ключи… вот, — парень стряхнул с плеч куртку и протянул ее Рамиро. Рука была ржавой по самое запястье.
Футболка оказалась залита пурпуром. Ньет снова шмыгнул носом, оттянул относительно чистый край и утер кровищу.
— Подрался? Кто тебя так? — Щелкнул замок. — Заходи. Давай в ванную. Сильно течет?
— Не… да не, я ничего… да все нодмально!
Рамиро втиснулся в ванную следом за Ньетом, подождал, пока алая струя в раковине порозовеет, сдернул с вешалки полотенце, намочил. Повернул чумазую рожицу к себе.
— Таким ударом убить можно, — пробурчал он, осторожно обтирая повреждения. — Во расквасили. С кем ты сцепился-то? Девушка цела? Сними футболку, вся мокрая. — Отжал полотенце, намочил снова. — Иди на диван и лежи, пока кровь не остановится. Голову откинь… вот так. И не опускай.
В комнате он скинул с дивана рулоны крафта и какие-то наброски.
— Ложись.
— Десиде дома, — невнятно сказал Ньет. — Да все со мной в подядке…
— Конечно, в порядке, иначе я бы скорую вызвал. Ничего, до свадьбы заживет.
— Это потом, в подту… зашел на чужую тедитодию. Один был…
— В порт шлялся… — Рамиро сел на край дивана, с силой потер лицо ладонями. — Я тут понимаешь, ночь не спал, думал, Ньет парень шустрый, своего не упустит… Своего он не упустил, словил, ага. Разукрасили тебя на славу. Эх, ты, герой!
Ньет зыркнул обиженно и натянул мокрое полотенце на физиономию. Рамиро зевнул, посмотрел на часы. Вытащил из нагрудного кармана пачку, вытряс на ладонь горстку табачных крошек, разочарованно посмотрел внутрь. Все папиросы он выкурил еще в кафе.
— В дом-то чего не вошел, под дверью сидел?
— Ключи… железные.
— А тряпкой прихватить? Не догадался?
Ньет поджал губы. Мокрые вихры торчали из-под полотенца. Ребра можно было посчитать даже сквозь грудные мышцы. Голая грудь бледная, узкая, в бурых разводах подсохшей крови. Красная кровь, самая на вид обыкновенная. И анатомия вполне человеческая. Если бы не когти…
— Мне к девяти на Журавью Косу ехать. Вот ведь, черт, не прогуляешь, полосу рабочие оштукатурят, хочешь-не хочешь, поезжай расписывать. А-а-аыыыыыы! — зевнул еще раз. — Ты лежи, спи давай. Я тоже два часика посплю.
Прежде чем рухнуть на два часика, Рамиро принес с антресолей плед и кинул мальчишке. Поднял край полотенца, полюбовался на распухший нос. Кровь остановилась. Вокруг правого глаза обрисовался лиловый ореол, сам глаз плохо открывался. Выглядел Ньет довольно жалко.
— Сегодня сиди дома и лечи синяк. Пожрать найдешь в холодильнике, там яйца и колбаса. Уйду, будить не буду, запру тебя. Вечером вернусь. А-аа-ыыы! Все, два часа мои.
Ньет полежал под колючим пледом, повертелся, потом неслышно поднялся. Человек спал, как застреленный, забравшись на свои антресоли. Было тихо, в гулкой и огромной пустой комнате звенела муха.
Прошел по мастерской, выглянул в здоровенное окно, которое наклонно шло почти до пола. За окном виднелась засыпанная цветным гравием площадка, кадки с темно-зелеными кустами. Он уже знал, что неприметная дверь под антресолями ведет на широченную террасу, идущую вокруг всего здания.
Солнце поднималось и в окно, обращенное на восток протянулись косые утренние лучи.
Ноющая боль в носу малость стихла.
Ньет потыркался по углам, заскучал, взял с подоконника старый альбом в покоричневевшей от времени картонной обложке. Сел на пол, полистал, осторожно переворачивая страницы.
Наброски, много, карандашом, акварелью, края листов истрепаны.
Драконы, морские твари, невиданные уродцы, каких и среди фолари то не часто встретишь. Светловолосый альфар в потертой гимнастерке, взгляд гневный, видно опять обиделся на что-то. Карлик с бородой, заплетенной косицами. Черноволосый небритый парень с беспечной улыбкой, на коленях какое-то людское оружие. Рисунок на хрусткой бумаге в мелкую клетку, явно был сложен, а потом расправлен. Девка с рыбьим хвостом. Змея с плавниками, закрученная в немыслимый узел.
Смешно, подумал Ньет. Идешь к людям, чтобы понять как они живут, что дает им силы и возможность менять мир вокруг себя. И встречаешь свое отражение в кривом зеркале.
Он перевернул еще страницу и застыл.
Стеклянный остров.
Он никогда не видел это место, но знал что это оно. Каждый фолари узнал бы.
Несколько быстрых, небрежных набросков, вперемешку с портретами красавца альфара и немыслимыми почеркушками на полях Карандаш господина Илена был лишен всякой пристойности, в том виде, как ее понимают люди. Вряд ли он кому-нибудь показывал своих зубастых тварей.
И он рисовал Стеклянный остров.
Ньет долго смотрел на проявляющиеся из тумана над морем очертания отвесных скал. Луна висела над островом, круглая, нарисованная одним точным движением карандаша. Темнели сосновые разлапистые кроны.
Следующая страница.
День, растрепанный и измученный, спит прямо на земле, подложив ладони под голову. На щеке темное пятно, рот приоткрыт.
Ньет зажмурил глаза от ненависти и некоторое время сидел, вглядываясь в алые пятна, плавающие в темноте. Потом вернулся к предыдущему рисунку.
Столб света, по странной прихоти художника поросший деревьями и вставший над темным морем.
Потеряная нами земля.
Хлопнула входная дверь, через некоторое время послышался шум мотора под окнами.
