Летные посадочные площадки в этом доме старой постройки были расположены через каждые десять этажей. Хаулэнд находился на тридцать седьмом, значит, от верхней площадки его отделяли три этажа.
Он помчался вверх по ступеням, которые когда-то были украшены орнаментом, почти совсем истершимся за многие десятки лет. Тридцать восьмой, тридцать девятый — он чуть не падал от своего бешеного подъема, задыхался от волнения и физической перегрузки и все время хватался рукой за перила лестницы, чтобы не потерять равновесие. Табло показало, что лифт остановился на втором этаже. Через мгновение цифры на индикаторе снова замелькали — лифт начал тяжело подниматься вверх.
В тот момент, когда Хаулэнд уже ступил одной ногой на первую ступеньку последнего пролета лестницы между тридцать девятым и сороковым этажом, он вдруг почувствовал, как острая боль пронзила его тело. Закололо в боку, и Питер вынужден был остановиться и крепко прижать рукой болевую точку. Посмотрев вверх, он заметил немного выше окна темную сквозную дыру, приспособленную под свое место жительства летучими мышами. На темном фоне отверстия сияли звезды, находившиеся как раз над летной площадкой сорокового этажа.
Хаулэнд тотчас же снова ринулся вверх, доводя до изнеможения свои ноги, раскрыв рот от частого дыхания, игнорируя боль, вцепившуюся ему в бок. Успев все же бросить взгляд на индикатор лифта, он увидел цифру двадцать шесть. Еще секунда — и его глаза остановились на дверях посадочной площадки. Двери медленно открывались — и из них выходили мужчина и женщина. Правильнее сказать, они шли, как бы танцуя, так как рука мужчины обвивала талию женщины, ее волосы разметались, а глаза горели. Губы и щеки мужчины были разрисованы губной помадой.
Хаулэнд, прикрыв одной рукой лицо, бесшумно проскочил мимо них и выбежал на площадку. Автоматические двери почти сразу же стали закрываться. Он сделал бросок вперед, руками, заменившими ему в этой экстремальной ситуации железные когти, схватил и крепко вцепился в края сдвигавшихся половинок дверей. Худое тело Хаулэнда, трясясь от сильного напряжения всех мышц его ног, протискивало себя в неумолимо суживавшуюся щель, чтобы оказаться по ту сторону дверей.
В то же время он нажал на кнопку движения, и ускорение с силой втолкнуло его внутрь на подушки сидений. Неуклюжими в больших перчатках руками Питер нащупал монеты, опустил их в щелку автомата, выдавшего ему билет для полета до «Золотого Петушка», и закомпостировал полученный билет. После этого доктор Хаулэнд в изнеможении провалился в сидение и посмотрел вниз, на простершийся под ним город с реками золотистых и серебряных огней, четко отделявшими один квартал от другого.
По своим трассам двигались другие экспресс-флайеры, а флайер Хаулэнда только начинал плавно и тихо подниматься, чтобы занять свою воздушную тропинку. Питер не мог определить, есть ли среди тех других экспрессов под ним полицейский флайер — возможно, он был. Но убитый жил на втором этаже по лестнице первая дверь налево — и полиция поднималась туда с первого этажа. Хаулэнд откинулся на спинку кресла — он был совершенно истощен, в нем до сих пор все трепетало и колотилось. Он знал, что лицо его мертвенно-бледного цвета.
Из «Золотого Петушка» Питер Хаулэнд пошел прямо в университет. Под ногами сильно хрустел и скрипел снег. Он зашел в профессорскую, взял почитать последний номер «Природы», с напускной веселостью перекинулся двумя словами со старым Гусманом и пошел спать, вконец вымотанный и телом, и душой.
В последнее время Питер Хаулэнд старался не посещать общественные места университета. У него совсем не было желания встретиться с Элен Чейз.
Он не боялся признаться самому себе, что это нежелание имело точное название — малодушие. Хаулэнд не мог устраивать ей сцены и вступать с ней в споры из-за фонда Максвелла — а тем более поднимать скандал.
Утром он сидел и завтракал в «Золотом Петушке», одном из многих маленьких, уютных ресторанчиков, расположенных недалеко от университета.
Хаулэнд теперь не боялся оставлять Хаффнера одного, правда, не надолго.
Питер сделал заказ по телефону, стоявшему на столе, и ждал, когда его обслужат. Как раз в этот момент к его столику подошел человек и сел. Видно было, что незнакомец — случайный или во всяком случае редко посещающий рестораны человек. Он был средних лет, небольшого роста, с открытым, дружелюбным лицом, которое ничем примечательным не отличалось. Он приятно улыбнулся и спросил:
— Не возражаете, что я сел здесь, дружище?
— Пожалуйста, сидите, — сказал Хаулэнд. Он был достаточно сильно занят своими собственными мыслями, и никто посторонний не мог помешать ему.
Но человеку хотелось поговорить. За то время, пока они оба ели, он высказал свои мысли о погоде, о последних запусках ракет в околосолнечное пространство, о различных политических разногласиях, потрясающих Галактику, об очередных дерзких нападениях обитателей вселенной Роджера.
Хаулэнд не проявил интереса ни к одной из этих тем.
— Ты меня, конечно, извини, приятель, но создается такое впечатление, что ты совершенно отрезан от всего происходящего вокруг. Из университета?
— Да.
— Тогда все понятно. Ваши профессорские головы забиты только научными сведениями. А времени на обыкновенные дела Галактики не остается.
— Я бы не сказал так.
— Вот мы сколько просидели здесь и до сих пор не коснулись события, которое потрясает сейчас весь Льюистид…
— Вы о чем?
— Как, вы не знаете? — незнакомец добродушно рассмеялся. — Ну, значит, вы действительно ничем не интересуетесь. Но вы же могли прочитать в газетах или увидеть по видеоканалам…
— Мне кажется, я ничего не слышал сегодня утром.
— Ну, ладно! Вы хотите сказать, что не слышали об убийстве, именно здесь в Льюистиде?
— Убийство? В университете?
— Не непосредственно в старом добром университете. Но прямо здесь, у нас в городе. Парню всадили нож в спину в старом районе, там, где мусорная свалка. Однако, как вы сказали, вы не интересуетесь убийствами.
Он предложил Хаулэнду сигару, но Питер с вымученной улыбкой отказался. Закуривая, неожиданный собеседник сказал:
— Я отношусь с уважением к такому образу мышления, потому что оно исходит от человека науки.
— Откуда вы знаете, что я человек науки, как вы сладкозвучно выражаетесь?
Эта с виду обыкновенная беседа давалась Хаулэнду с трудом. Он почти не спал всю ночь, а ту голую лампу, отражавшуюся в мерцавшем блеске серебряной рукоятки кинжала, он никак не мог забыть.
