Нет. Ему надо двигаться дальше, закрыв глаза на некоторые стороны задуманного дела, не устраивавшие его. Галактика как-нибудь обойдется без вора Киркупа. Хаулэнд подумал, что, быть может, поступает, как слабовольный и трусливый человек, но он твердо знал: спасение — именно в таком его поведении, гарантировавшем ему замечательную возможность жить.
Выйдя из дверей библиотеки и спускаясь вниз по ступенькам, с которых убрали снег, Хаулэнд заметил, что он прошел мимо Даффи Бригса. Бригс, как упрямый бык, продолжал свой путь, сделав вид, что он совершенно не знает Хаулэнда. Это было совсем не удивительно, все шло своим чередом. В целях конспирации они не должны показывать, что знакомы друг с другом.
Однако Хаулэнд теперь знал — за ним будет установлена слежка. Начиная с этого утра, кто-то из людей Мэллоу будет держать его, доктора Хаулэнда, под постоянным наблюдением. И если он шагнет за черту дозволенного, они раздавят его, как клопа.
Погруженный в свои унылые мысли, он быстро завернул за угол здания библиотеки и вдруг столкнулся — в самом буквальном смысле — с Элен Чейз.
Когда Хаулэнд поднял глаза, то увидел, что она, распластавшись, лежит в сугробе только что собранного снега.
На ней был ярко-голубой свитер с высоким воротником, облегавшим шею, черные спортивные брюки и высокие кроссовки на магнитных застежках.
Хаулэнд только собирался протянуть ей руку, чтобы помочь встать, как она уже была на ногах. Шапочка такого же ярко-голубого цвета, как и свитер, слетела с головы Элен и лежала на снегу. Ее рыжие волосы, присыпанные пушистым снегом, красиво блестели, снег припорошил ей и плечи, и спину.
— Извини, Элен, не заметил тебя…
— Неудивительно, Питер. Почему ты избегаешь меня? Это все из-за фонда Максвелла?
Прямой вопрос застал Хаулэнда врасплох. Он вынул свой носовой платок и протянул его Элен.
— Может быть, и так. Я был занят, вот только недавно…
— Да, я слышала.
Он улыбнулся ей — улыбка была немного натянутой, но все же улыбкой:
— Проверяла, да?
— Возможно. Послушай, Питер, пойдем выпьем кофе. Мы должны поговорить о некоторых вещах.
— Я не считаю, что действительно…
— Прошу тебя, пойдем!
Она схватила его за руку, и Хаулэнд понял, что предстоит серьезный разговор. Они пошли рядом, энергично прокладывая себе путь среди движущихся рядов студентов, которые оглядывались на них и, глазея, лукаво посмеивались.
Сидя в университетском кафетерии за одним из маленьких столов, отведенных для профессорско-преподавательского состава, Элен спросила:
— Мне кажется, ты обижен на меня, Питер?
— Нет, теперь уже все прошло. Я был взбешен — могу признаться, если ты так настаиваешь, — сразу после того, как узнал, что ты имела в виду.
— А что я имела в виду?
— Когда ты говорила загадками. Оказалось, ты получила фонд Максвелла.
Молодец! И что же ты собираешься делать с такими большими средствами? Имея столько денег, можно сделать гораздо больше, чем угрохать все на новый театр.
— Ты так уверен?
Она поставила чашечку с кофе и пристально посмотрела на Питера. По ее улыбавшимся глазам можно было определить, что она человек откровенный, честный и искренний. Ее взгляд привел Хаулэнда в замешательство. Он уже жалел, что они встретились.
— Я собираюсь принести величайшую славу старому университету, славу, которой у него не было в течение многих десятилетий!
— Ты говоришь о всех тех старых бумагах…
— Да, о всех этих старых бумагах! И оставь свой насмешливый тон! Речь идет о голографических рукописях Шоу, который пользовался и своим собственным именем, и псевдонимом — Уэллс. У меня есть еще несколько других идей и, когда я закончу, моя диссертация буквально потрясет всю академическую Галактику. Вот посмотришь!
Окинув Элен рассеянным взглядом, Хаулэнд начал совершенно невнятно говорить о том, что его скоро не будет на Земле, что он будет работать на планете Поучалин-9. Но тут он опять вспомнил об убийстве Киркупа и о том, что полчаса назад сказал ему Мэллоу, — и он даже вздрогнул.
— Питер! Что случилось?
Точно такая же интонация была в вопросе Вилли Хаффнера после того злополучного телефонного звонка…
— Случилось? — он попытался смехом унять свою дрожь и ответил: Ничего. Наверное, простудился, забываю глотать таблетки.
— Ты выглядишь каким-то уставшим.
— Да? Ничего удивительного. Я только что вышел из библиотеки, где долго работал. А не проводил время в беседах, как сейчас, с… с профессоршами литературы.
— Вот-вот, ты бы радовался такому счастливому случаю, что встретил меня. Я отплываю двадцать девятого.
— Да, двадцать девятого? Куда, могу я…
— Нет, не можешь! — она протянула свою руку через стол и кончиками пальцев коснулась запястья его руки. — Я расскажу тебе все, когда вернусь с рукописями. С того времени, как я буду снова здесь, Питер, мой дорогой, я стану знаменитой. И тогда…
Он не мог ничего сказать. Она будет знаменитой — ну, что ж, счастливо! А он для нее оставался все тем же простым доктором Питером Хаулэндом, ограниченным стенами университета, — без максвелловского фонда, обещавшего такие заманчивые перспективы. Он осторожно освободился от ее руки и встал, улыбаясь.
— Мы увидимся перед моим отъездом, обещай мне.
— Конечно. А теперь отправляйся в свою стерильную лабораторию с ее ужасными запахами.
Вернувшись в эту самую свою стерильную лабораторию, Хаулэнд нашел ее людной. Он застал в ней Хаффнера и Мэллоу, наблюдавших за профессором Рэндолфом, который был вне себя от радости. На рабочем стеллаже под пластмассовым колпаком лежал умиравший или уже мертвый хомяк. Подойдя поближе, Хаулэнд услышал громкий голос Хаффнера:
— Все очень хорошо, профессор, но — прошу извинить меня, если вам не понравятся мои слова, — в целом наш научный результат, как бы это сказать, нельзя считать очень гуманным.
— Главное, что вы с Питером получили нужный вирус. Теперь мы убедились — это то, что требовалось. Посмотрите! Посмотрите на подопытное животное — оно лежит как мертвое. Тем не менее, через двенадцать часов хомяк будет прыгать в своей клетке, чувствуя себя ничуть не хуже, чем до опыта.
— А надежнее было бы просто всадить в него пулю, — раздраженно ворчал Мэллоу. Он закурил, не предложив сигарету никому из присутствовавших, и спросил:
— Можете вы дать абсолютную гарантию, что вирус будет действовать двадцать четыре часа?
— Да, не меньше двадцати четырех часов, — утвердительно кивнул Хаффнер.
— А-а, Питер! — сказал Рэндолф, повернувшись к Хаулэнду. — Ты как раз вовремя, увидишь заключительный этап…
