Этой ночью он снова шел по ее следу. Теперь она была его женой, и это означало, что она ему принадлежит. Если б его тело позволило, он мог бы принудить ее к близости в любой миг, когда бы он ни пожелал. Но он больше не желал этого. Возможно, это и было любовью.
В том же коридоре живет ее прислуга и нянька, напомнил себе Тарн. Он старался подойти к ее двери как можно тише. Сунув палку под мышку, осторожно взялся за ручку двери. Она никогда не запирала свою дверь, потому что он не требовал этого – в отличие от многих мужей. Он надеялся, что Дьяна оценила сей мелкий знак его доверия. Больная рука медленно повернула ручку двери – и наконец она начала открываться. Петли протяжно заскрипели, свет его свечи проник в комнату.
Тарн опасливо вошел, закрыв дверь плечом. Замок тихо защелкнулся. Он осмотрел спальню. Лунное сияние проникало сквозь окна, освещая кроватку Шани. Малышка тихо спала, закутанная в одеяла. Кровать Дьяны стояла у дальней стены. Он увидел, как мирно она дремлет, не замечая его вторжения. Руки ее были обнажены, волосы разметались по подушке. Он ощутил нестерпимую боль в груди. Огонек свечи мерцал на ее белой коже, демонстрируя ее безупречность.
Он стоял, смущенный и по-детски растерянный, словно любопытный мальчишка, которого навсегда лишили возможности стать взрослым. Он медлил. Он не мог покинуть ее и снова вспомнил Ричиуса Вентрана, тоже оказавшегося жертвой этого очарования. Но Дьяна – его жена, и это дает ему право и власть. Несмотря на его изломанное тело, она навсегда принадлежит ему. Тары мрачно гадал, что она являет собою: награду за избавление им страны от иноземцев или еще одну жестокую шутку покровительствующих ему богов.
Он бесшумно прошел к кровати. Дьяна зашевелилась и заморгала: огонек свечи ее потревожил. Искусник поспешно заслонил свечу ладонью. Ему показалось, будто она опять погрузилась в сон – но в эту секунду ее глаза вдруг широко открылись. Тарн отпрянул назад. Дьяна тихо вскрикнула и села, прижавшись спиной к изголовью кровати.
– Нет, – прошептал Тарн, – не надо пугаться, Дьяна. Это я.
Она прищурилась и робко произнесла:
– Муж, это вы?
– Да. – Тарн еще более смутился. – Извини, что я тебя напугал.
– В чем дело? – спросила Дьяна, выпрямившись. – Что-нибудь случилось?
– Ничего не случилось, – успокоил ее Тарн.
Увидев ее недоумение, он вновь приблизился к кровати. Она смотрела на него, ошеломленная, недоумевающая. Тарн невольно подумал, что в этом сумраке должен казаться особенно отвратительным. Дьяна закуталась в простыню, не отрывая от него глаз.
– Муж, в чем дело?
Тарн не мог говорить. Храбрость, приведшая его в эту комнату, мгновенно испарилась, и он снова оказался во власти ребяческих тревог, что всегда одолевали его в присутствии жены.
– Ничего, – сказал он наконец. – Я просто хотел увидеть тебя перед отъездом. Будь здорова, Дьяна.
Когда он направился к выходу, она окликнула его.
– Муж мой, подождите! – взмолилась она. – Скажите мне, что случилось.
Тарн застыл у двери, глядя в невообразимую глубину ее глаз. Он поставил подсвечник на стол и медленно вернулся к кровати. Дьяна уже не казалась испуганной.
«Она тревожится», – подумал Тарн.
Ричиус так ему и говорил.
– Утром я уезжаю, – промолвил он. – В Чандаккар.
Дьяна неуверенно кивнула.
– Знаю.
– Я – твой муж, – сказал Тарн. У него задрожала нижняя губа. – Я был неплохим мужем, Дьяна?
– Да. – Она жестом велела ему подойти ближе и взяла за руку. – Больше, чем просто неплохим. Вы были добрым мужем.
Тарн нахмурился. В эту ночь он надеялся на большее.
– И ты здесь счастлива? – спросил он. – И малышка счастлива?
– Я счастлива, – ответила Дьяна. В ее тоне было столько печали, что он понял: это неправда. – Шани здорова и быстро растет. Да, муж, нам обеим хорошо.
– Утром я уеду, – повторил он с отчаянием. – Может быть, надолго. Дорога до Чандаккара трудная…
Дьяна смотрела на него, явно озадаченная этими словами.
– Вам следует заботиться о себе. Будьте начеку. Слушайтесь ваших искусников и не делайте слишком долгих переездов. Отдыхайте чаще.
– Я буду по тебе скучать, – с трудом выговорил он. – Мне будет жаль, что я не могу тебя видеть. Ты прекрасна, Дьяна. Я говорил тебе это?
– Нет, – натянуто ответила она, отведя взгляд. – Я рада, что вам нравлюсь.
– О да, – грустно подтвердил Тарн, – очень.
А потом Дьяна посмотрела на него – и на ее лице отразилось внезапное понимание. Ужаснувшись, он хотел уйти, но она смотрела на него с безмолвным изумлением, словно догадалась, на что он намекал. Однако в ее глазах не было отвращения – только бесконечное женское милосердие.
– Я твой муж, Дьяна, – пролепетал он. – Ты… ты мне дорога. Я…
Дьяна не дала ему договорить. Она встала с постели и подошла к нему, приложив палец к его губам. Тарн замолчал. Предвкушение прокатилось по его телу, ускорив биение сердца и отдавшись барабанной дробью в висках. Он наблюдал за тем, как ее губы изгибаются в безмятежнейшей улыбке.
– А я ваша жена, – прошептала она.
В ее взгляде не было ужаса – лишь одно спокойное приятие.
– Дьяна, – выдохнул он, – мне страшно!
– Не бойтесь, – ворковала она, беря его за руку. – Ничто вам не причинит зла. Больше не будет боли, муж мой.
Он сел на кровать и потрясенно смотрел на озаренную мерцающим огоньком свечи Дьяну. Она сделала легкий шаг назад и улыбнулась ему – а потом спустила с плеч рубашку. Явление ее гладкого тела вызвало у Тарна головокружение. Во рту пересохло. Она показалась ему чем-то священным – светом небес, нисшедшим на землю. Рубашка скользнула на пол, и она осталась перед ним во всей своей безупречной наготе – прекрасная, возбуждающая… и смертельно опасная для его хрупкого самоуважения.
– Сегодня мы будем вместе, – прошептала она. – И я поблагодарю вас за то, что вы так обо мне заботились.
Но когда она принялась освобождать его от одежд, Тарн поддался панике.
– Нет! – воскликнул он, схватив ее. за руки и отстраняя их. – Дьяна, я… мне страшно.
– Успокойтесь, – мягко сказала она, – я не причиню вам боли.
– Нет-нет! – безнадежно повторил он. – Ты меня не видела. На меня противно смотреть, я чудовище…
– Вы не чудовище, – возразила Дьяна.
Она снова положила руки ему на плечи и начала бережно расстегивать одежду. Тарн закрыл глаза, чувствуя, как с его груди и рук упадает ткань. В следующее мгновение он предстал перед нею со всеми своими гнойниками и истерзанной плотью. И он не смел открыть глаз, чтобы не видеть ужаса в ее взгляде, который, по его убеждению, устремлен на него. Но Дьяна не вскрикнула, не ахнула и не отвернулась. Он почувствовал, как ее теплая ладонь прижимается к его обнаженной груди. Когда он открыл глаза, она все еще стояла рядом – и ее лицо казалось таким же мягким, как сияние свечи.
