Полумеры здесь не годились. Квентин сел рядом с Плам и заказал сухой мартини с сюрпризом.
— Я думала, ты по винцу больше. — Сама Плам пила минералку.
— Пришлось увеличить дозу. А ты не по винцу разве?
— Сейчас, думаю, лучше оставаться в трезвом уме.
По телевизору показывали футбол — было прямо-таки жаль, что игроки топчут такое красивое зеленое поле. Плам не спешила начинать, и Квентин заговорил первый.
— Как они с тобой связались?
— Прислали письмо. Прихожу к себе в комнату, а оно лежит на подушке. До сих пор не поняла, как они это сделали — пока что в их операции это впечатляет больше всего.
— И ты уверена, что этого хочешь?
— Еще чего! Я хочу обратно в свою долбаную общагу, хочу долбаный колледж закончить. Но не суждено мне, как видно.
— Мне как-то не очень хочется рисковать.
— Мне тоже, вот только выбор у меня на данный момент не очень богатый. Да и не твое это дело. Ты за меня больше не отвечаешь.
— Я знаю.
— А приставать ко мне как-то не в твоем стиле.
— Господи. Окажи хоть немного доверия.
Она имела право злиться, хотя он здесь был ни при чем. Его самого реальный мир после Брекбиллса тоже принял не слишком ласково. Он думал, что его жизнь после выпуска будет сплошным приключением, готовился раз за разом побеждать зло и совершать открытия. Понадобилось некоторое время, чтобы понять, как это на самом деле работает.
Принесли его мартини. От золотистого завитка лимонной кожуры на серебристой поверхности образовалась тонкая маслянистая пленка. Квентин выпил, пока коктейль не успел нагреться.
— Извини, а? — сказала Плам. — Не хотела на тебя кидаться. Ты ни в чем не виноват, видит Бог. Просто у меня сложности. Родителям пока ничего не сказала и не знаю, как сказать. Брекбиллс для них очень много значил, и на меня они, думаю, возлагали слишком много надежд — я ведь у них единственная.
— Хочешь, я с ними поговорю?
Она смерила его взглядом.
— Ннет… лучше не надо.
— Я тоже единственный ребенок. Только на меня, похоже, надежд вовсе не возлагали.
— Вот видишь. Моих это просто убьет.
— Это же хорошо, что им не все равно. Не хочу изображать из себя Поллианну,[7] но если они тебя действительно любят, то и дальше будут любить.
— Будут-то будут. — Плам энергично втянула через соломинку свою минералку. — Всю жизнь будут смотреть на меня, как на птичку с перебитым крылом, которая никогда уже не взлетит. И зачем только я это сделала. Хотела просто посмотреть, что это, а потом взяла и дала согласие. А с тобой как было?
— Так же. Получил письмо, проигнорировал его и вдруг потерял работу. Пришлось вспомнить, о чем писали.
— Знаешь, я все-таки чувствую себя виноватой.
— Брось.
— Нет, правда…
— Забудь, говорю. Меня никто не заставлял, сам решил.
Чистая правда, кстати.
— Ну и что думаешь? Пройдет у нас этот номер?
— Без понятия. Раз птица предлагает такие бабки, то должна, по идее, полагать, что нам это по силам.
— Или это ее единственный шанс.
— Может, и так.
Мартини делал свое дело: лобные доли головного мозга подернулись инеем, готовя почву для глубокой заморозки. Процесс, поскольку Квентин не ужинал, шел ускоренным темпом. Не повторить ли?
— Скучаешь по Брекбиллсу?
Мяч на телеэкране отскочил от штанги.
— Еще бы, — ответил он, — но понемногу уже привыкаю. Свет не клином сошелся на одной школе, надо брать от жизни что можешь.
— Ну, пошла поллианщина.
Квентин усмехнулся, не сомневаясь, что и Плам это переживет. Она, конечно, совсем молоденькая и неопытная, но крепкий орешек и очень умна. Они, пожалуй, могут рассчитывать друг на друга. Квентин, поймав взгляд бармена, постучал по стакану.
— Меня другое волнует, — сказал он. — Как мы откроем саквояж, если те двое не сумели?
— Есть одна задумка, только тебе не понравится.
— Почему?
— Потому что мне тоже не нравится. Думаю, мне надо кое-что рассказать о себе…
— Chochachos![8] — Кто-то — Стоппард — хлопнул по плечам их обоих. — Что пьем?
Так веселиться может только человек, который напился первый раз в жизни. С какой стати его здесь вообще обслуживают? Мало что несовершеннолетний, так еще и пьян в стельку.
— Погодите. Вы что, знали друг друга раньше?
— Возможно.
— Это не то, что ты думаешь, — добавила Плам.
— Угу, — многозначительно ухмыльнулся Стоппард.
— Определенно не то, — подтвердил Квентин.
— Просто я испортила ему жизнь. И ему, и себе. Надо все-таки выпить, пожалуй.
Все началось, можно сказать, с невинной шалости… хотя нет, не совсем так. Даже Плам признавала, что шалость не столь уж невинная — может, потому и сделала это, если начистоту.
Будучи бесспорным основателем Лиги, она себя заодно и президентом назначила, без всяких там выборов. Предлагая членство другим, она представляла Лигу как старую брекбиллскую традицию. Это, строго говоря, расходилось с истиной, но поскольку Брекбиллсу лет четыреста, какая-нибудь лига здесь существовала наверняка. Вполне разумное предположение, хотя идею она вообще-то заимствовала из книги П.Г. Вудхауза.
Дело в том, что Уортон вел себя плохо и должен был понести наказание. Предполагалось, что после этого он станет вести себя лучше — а если и нет, то Лига все равно должна как-то его покарать. Решение не совсем невинное, но понятное, разве нет? Да и есть ли на свете такое понятие, как невинная шалость?
Показателем любви Плам к Брекбиллсу могло служить то, что за все четыре с половиной курса он ей не опротивел. Она любила его разнообразные традиции, ритуалы и мифы (в надежде, что к ним причислят и придуманную ей Лигу), без всякой иронии, нисколько этого не стыдясь.
Они собирались после отбоя в забавном, неправильной формы кабинетике у Западной башни: его, насколько Плам знала, система безопасности не охватывала. Заседания она вела, лежа навзничь на полу; другие девочки располагались на кушетках и стульях, напоминая россыпь конфетти в долгожданном конце утомившей всех вечеринки.
Установив тишину с помощью заклинания, глушащего посторонние звуки в радиусе примерно десяти ярдов, Плам провозгласила:
— Итак, голосуем. Кто за то, чтобы наказать Уортона, скажите «да».
«Да» звучали по-разному: горячо, иронично, сонно. Плам лежала, закрыв глаза, раскинув каштановые волосы веером по ковру — некогда мягкому и красочному, ныне истертому до полной серости. Результат получился почти единогласным, и она обошлась без «нет». Преступление Уортона было не особенно тяжким, но его, согласно уставу Лиги, следовало пресечь.
