Риль вздохнула, щелкнула пальцем по горшку и отправила его на полку. Там уже скопилось штук двадцать разноцветных собратьев. Девушка отступила на шаг назад и окинула задумчивым взглядом коллекцию посуды. Стойкий бы критик выдал нечто нейтральное: "Оригинально" или "Необычно", более нервный схватился бы за сердце, воскликнув: "Что за дурацкие шуточки?", ну а кто-то просто пошел бы искать художника для физического вразумления.
Но Риль посуда нравилась. Особенно восхищал черный кувшин с длинной разветвленной трещиной на боку. Из нее по каплям стрекали кровавые подтеки. Очень натуралистично получилось. Или ярко зеленая змея уже наполовину скрывшаяся в горшке. Или кляксы разных форм, цветом и размеров. А падающие на дно кружки серебряные звезды? Так романтично!
Под занятия им выделили старый подгнивший сарай, примыкающий к дому Лейтора. Начинающий художник по росписи глиняной посуды жил вместе с матерью. Дон Маррон пытался вначале взять к себе на постой Риль, но девушка отказалась от подобной чести, заявив, что учитель обязан контролировать ученика и находиться рядом с ним. Капитан не нашелся, что возразить, лишь пробурчал нечто неразборчивое.
Лейтора от достигнутого успеха обуяла жажда кипучей деятельности. Когда во дворе и доме не осталось обычной рыжевато-коричневой посуды, парень попытал счастье у соседей. Уже вечером, ставя ему примочки на синяки, Риль решила - пора переходить от количества к размерам. Что такое посуда? Так, ерунда. Грохнул об пол и конец творчеству. Другое дело монументализм, крупные формы, почти вечное внимание зрителей!
Мать Лейтора, женщина средних лет, с усталым лицом и потухшими глазами, какие бывают у жен, потерявших надежду дождаться мужей из плавания, с равнодушием восприняла новое увлечение сына. Она и жила так же с равнодушием ко всему, словно закрывшаяся внутри раковины жемчужина, и появление Риль восприняла, как само собой разумеющееся. Тихой тенью передвигаясь по дому, женщина оживала лишь при виде Дона Маррона. С братом было связаны самые лучшие ее воспоминания - беззаботное детство. Даже сын не вызывал таких эмоций, напоминая о том, кого забрало безжалостное море.
Лейтор идею перейти к стеновой и каменной живописи воспринял весьма и весьма благосклонно. Порывался пойти и прямо сейчас ночью показать этим недостойным, что значит настоящее искусство. Риль представила реакцию этих самых не ценящих ничего в живописи, когда те, встав поутру, обнаружат вместо родных беловато-облупленно-грязных стен дома нечто красочно-выразительное, и предложила народ пожалеть, мол, все равно не поймут. Сообща решили продемонстрировать на собственном примере, что те потеряли.
Первым утреннее творчество оценил Дон Маррон, пришедший сообщить, что отплытие планируется завтра на рассвете. Перемены он заметил не сразу, лишь на середине фразы: "И не вздумайте опаздывать, прилив ждать не будет", запнулся, отступил на шаг, потом еще на два и, ткнув пальцем в стену, внезапно осипшим голосом уточнил: "Это чтой-то оно, сверкает?"
На стене сверкало море. Прозрачно-зеленые волны поднимались от земли до середины, солнечные лучи, золотой сеткой пронизывали толщу воды, вверху голубело небо. Художник воплотил то, что видел каждый день в своей жизни.
Воплотил довольно талантливо, пусть без подробностей и немного размыто, но море было морем, небо голубым, а больше ничего и не требовалось. Сверкающие солнечные лучи, по мнению Риль, получились особенно хорошо.
Капитан постоял, разглядывая творение племянника, шагнул ближе, поколупал пальцем и покачал головой: "Надо же, прямо как новенькая". Идея, как применить талант родственника молнией сверкнула у него в голове. Долго раздумывать Дон Маррон не стал и тут же выдал руководящие указания.
Риль возражать не стала - практика лишней не будет, а Лейтор прямо засиял от гордости - даже дядя оценил его талант, оценил и сразу в него поверил. Девушка не стала озвучивать свои опасения. Хочет капитан доверить своему племяннику покраску судна перед отплытием - это его право. И отговаривать она не собирается. Подумаешь, художник пока не умеет работать под заказ, зато с уникальностью и вдохновением у него все в порядке. Как говорится, на вкус и цвет у каждого свои взгляды.
Дон Маррон неспешным шагом продвигался в сторону причала. Там, среди десятка кораблей, покачивалась на воде его Орлина - красавица, умница и самый лучший корабль на свете. Что женщины? Непостоянные, коварные, обманчивые. Не живые создания, а сплошные иллюзии. Так и норовят из тебя что-нибудь выманить, в основном звенящее. А что требуется морскому бродяге, который треть жизни проводит на палубу, треть в каюте и треть на берегу? Ему нужно так мало - немного тепла, заботы и понимания. Вот только это немного стоит весьма и весьма дорого!
Маррон с неудовольствием вспомнил вчерашний вечер. В таверне хромого Таля появилась новенькая служанка. Такая свеженькая, аппетитная. Но девчонка оказалась непромах и раскрутила капитана на приличный ужин и самое дорогое пойло, а потом лишь подолом махнула и ускакала под защиту своей матери. Та еще мегера. И, зачем только Питрэх притащил эту семейку на остров. Ну, дочка - понятное дело, но мать... Он бы такую ни за что бы ни взял.
Капитан представил, как утром он снимается с якоря, уходит в открытое море и там не будет этих вертлявых, жадных до золота женщин. Только он, море и его Орлина. Потом он вспомнил магичку, и настроение немного понизилось. Дон Маррон поразмыслил и решил, что магичка все же не совсем женщина, точнее женщина, но не совсем обычная и терпеть такую на судне можно. К тому же в отличие от остальных, эта принесет ему золото и много. Капитан ускорил шаг, ему не терпелось увидеть обновленную красавицу. Перед глазами так и вставало зрелище белоснежного судна, покачивающего на волнах. Смущало только, что воображаемое судно имело тоннаж раза в три больше, чем его Орлина, но Дон Маррон списывал это на свое богатое воображение.
Еще издали была заметна небольшая толпа, скопившаяся на берегу, прямо напротив стоянки его корабля. Капитан прибавил ходу. Он бы и побежал, но бегать было не солидно, зато нервничать можно было начинать прямо сейчас.
Толпа даже не бурлила, так побулькивала. Руками не размахивали, громко не орали, морды не били - стояли и созерцали. Сбывались худшие опасения Дона Маррона. Его Орлина, его девочка... ах, да что там говорить, надо поскорее увидеть все самому.
Протолкавшись в первые ряды, капитан набрал в грудь воздуха и ... онемел. Так и застыл с поднятой рукой. Направленный в сторону Орлины указательный палец не оставлял окружающим сомнений, что именно ввергло Дона Маррона в состояние столбняка.
