Верхушки со старых срежет топор,
А с юных — зелёный убор сорвут!
Кричит барабан о седьмой луне.
В восьмую — за пряжу садиться жене.
Мы чёрные ткани и жёлтые ткём,
А ту, что сверкает багряным огнём,
Что ярче всех и красивей всех,
Мы княжичу в дар на халат отдаём.
Пенье без эмоций, за исключением последней строчки каждого третьего куплета, и через несколько месяцев тот, к кому обращена песня, начинает съеживаться и вздрагивать, как только начинается каждый третий куплет. Правителю трудно доказать, что надо рубить непокорные головы: это просто рабочая песня.
Бум, бум, бум.
К четвёртой луне трава зацветёт,
О пятой луне цикада поёт.
В восьмую луну мы сберём урожай,
В десятую — падают листья, кружа.
И первая вновь наступает луна —
Барсучьей охотой начнётся она;
И ловим лисиц мы и диких котов —
Ведь княжичу теплая шуба нужна.
Но вот на облаву выходит рать,
Привычная в пору второй луны, —
Себе поросёнка должны мы взять,
А князю мы вепря отдать должны!
— Как они могут петь такое? — жалобно сказал принц. — Они прекрасно знают, что в течении столетий моя семья не брала у них не то что вепря, но ни одной медной монеты или крошки риса!
Бум, бум, бум.
Лёд бьём мы со звоном — вторая луна,
Им в третью широкая яма полна,
И утром в четвёртой, как жертву зимы,
Чеснок и барашка приносим мы!
В девятой — вновь иней на травах жесток,
Десятой луной расчищаем мы ток…
У нас на пиру два кувшина с вином,
Овцу и барашка мы князю снесём.
Рога носорога полны вина,
Поднимем их выше и выпьем до дна,
Чтоб жизнь ваша, князь, длилась тысячи лет
И чтоб никогда не кончалась она!
— И так они собираются петь целый год? — воскликнул принц. — Я знаю, что они хотят, но пускай они сами объяснят мне это.
— Вы и только вы имеете право избавиться от вашего предка старым путем, — мягко сказал Мастер Ли. — Под старым они понимают то, что было до Конфуция.
— И за это мучиться до скончания века в Восьмом Аду! — зло ответил принц.
— Да, если верить нашим Нео-Конфуцианским правителям, и, кроме того, поскольку после смерти отца никто не имеет права три года заниматься общественной жизнью, они отравляют отца любого соперника по священному долгу.
Принц Лиу Пао застыл как столб. Потом он повернулся, и не произнося ни единого слова, начал подниматься на Левый Рог Дракона, в поместье. Внезапно он свернул с тропинки и пошел прямо в грот. Издалека доносился гром барабанов и пение крестьян, и, казалось, из всех щелей Медицинского Исследовательского Центра сочится ужас. Принц открыл дверь могилы и пошел прямо к саркофагу своего предка.
— Бык, ты можешь сдвинуть эту проклятую крышку?
Я поплевал на руки. Крышка была настолько тяжело, что я не смог удержать ее, когда она заскользила к ногам мумии. В результате крышка грохнулась на пол. Принц Лиу встал рядом с гробом и уставился на остатки своего предка, Мастер Ли подозвал меня и попросил открыть второй саркофаг.
— Уж если мы здесь, я хочу кое-что увидеть, — сказал он.
Эта крышка соскользнула намного легче, и мы увидели мумию Тоу Ван, жены Смеющегося Принца, совершенно невредимую. Матер Ли наклонился над Тоу Ван и достал какую-то драгоценность, которую поднес к глазам и стал внимательно разглядывать.
— Да, хорошая вещь, но не самая лучшая, — задумчиво сказал он. — Говорили, что Тоу Ван в состоянии промотать все богатства Поднебесной, и это скромное ожерелье вряд ли подходит под ее стандарты. Если только Их Величества не были похоронены нечистым на руку управляющим.
Он почесал макушку.
— Странно, очень странно, — пробормотал он, — Смеющийся Принц поклонялся камню, возможно и его жена, тоже, и тем не менее в обоих гробах нет ни единого камня. Опять неверный управляющий?
Сзади что-то скрипнуло и мы повернулись. Принц, напрягая все силы, поднимал мумию своего предка из саркофага. Из-за просмоленного холста это было тяжело и неудобно. Я сделал шаг вперед, на помощь, но Мастер Ли остановил меня. По лицу принца катились капли пота, он весь вспотел, но поднял мумию и пошел с ней вперед: из могилы, из грота, наружу, на тропу. Он поднялся наверх и положил мумию на плоский камень, видный с любой точки Долины Скорби. Нет сомнения, что глаза каждого человека в долине сейчас глядели на него.
Барабаны перестали бить. Принц нашел тяжелый камень, и я закрыл глаза. Я не открывал их все время, пока слышался треск ломающихся старинных костей, и все-таки я открыл их слишком рано и увидел, как камень опускается на череп и разносит его на кусочки. Мумия превратилась в белое облачко пыли, которое начало опускаться в долину, за ним последовали клочки холста и камень, использованный для жертвоприношения. Редко я восхищался кем-нибудь так, как Принцем Лиу Пао. Он повернулся к нам и сумел сказать совершенно спокойным голосом.
— Согласно Цао Цао, следующий шаг на пути святотатства — то ли насилие над собственной сестрой, то ли отсутствие на похоронах матери, не помню точно, что именно, — сказал он.
— Мать, — ответил Мастер Ли, — но я не уверен, что ваш поступок — святотатство. Принц, на этот раз преступники совершили серьезную ошибку, и мумия вашего предка подчеркнула это. Мы должны поговорить, есть очень интересная тема.
Снизу пришла последняя барабанная трель: "Ура нашему повелителю! Да живет он вовеки!"
Жилые комнаты поместья мы уже видели. А сейчас принц повел нас в свою мастерскую, и я забыл вздохнуть, когда вошел внутрь и увидел сорок пойманных закатов. Здесь царил гений.
Картины и наброски были повсюду, и они жили, своей внутренней жизнью. Я мог поклясться, что с нарисованных деревьев течет настоящий сок, а с цветов каплет настоящая роса. Но самым невероятных казался свет, исходивший от картин, и принц улыбнулся, увидев мое потрясенное лицо.
— Это просто живописный прием, Бык, — скромно сказал он. — Он называется по-мо: техника, когда на что-то светлое накладывается темная краска. Поначалу эффект едва заметен, но когда краска высыхает, кажется, что картина светится изнутри — "как прищуренный взгляд", так обычно говорил мой учитель.
