После занятия я переоденусь в обычное, отзову человека в черных одеждах в сторонку, чтобы остальные не слышали и скажу:
"Я не могу заниматься у человека, которого не уважаю. А вас я не уважаю. Вы убить меня можете — но вам не вернуть мое уважение!"
Развернусь и уйду на Гору.
Может быть, эти заготовленные слова кажутся смешными, слишком громкими, либо наоборот, слишком тихими, но надо знать ведьму, чтобы понимать, что стоит для нее за такими словами.
Ведьма со словами в особых отношениях. Не только они подчиняются ей, но и она подчиняется им. Именно поэтому для нее доступно то, что для многих недостижимо.
И если ведьма говорит "убить меня можете" — это значит, что она приготовилась к смерти, она не исключает такую возможность. И это — чистая правда, такими вещами нельзя шутить, нельзя играть.
Я учитывала все, что знаю.
Человек в черных одеждах — сильный и опасный мастер боевых искусств. За рекой он учит не мальчишек, а других наставников. Он искусен в схватках.
Он неоправданно жесток. Показывая боевые приемы ученикам, он причиняет боль человеку, который стоит с ним в паре. Даже в тех случаях, когда этого можно избежать. Ему нравится быть сильнее остальных.
Он не раз подчеркивал, что может воздействовать на людей незаметно.
Он сильнее меня, быстрее меня, хладнокровней меня. Если он попытается меня убить, я для него, скорее всего, не противник.
И все это не имеет никакого значения. Вообще никакого.
Потому что он может убить меня — и все. Заставить меня уважать его вновь не в силах никому на земле.
И поэтому я плюну ему в лицо эти слова — поставив точку в истории, которая началась тогда, когда листья из зеленых стали алыми и золотыми. Все должно закончиться там, где началось.
Не люди сошлись не на жизнь, а на смерть, а два подхода к счастью.
Мое счастье не зависит ни от каких секретных ключей, выдаваемых только посвященным, ни от каких таинственных благодетелей, находящихся неизвестно где. Только я сама знаю, в чем заключается мое счастье, и только я сама могу его себе создать, сложить из цветных кусочков в яркую картинку.
Это знание передано мне от родителей и уйдет моим детям.
Даже если меня не будет.
Счастье разлито кругом, не ленись, подбирай его, делись с людьми, когда его у тебя много, но давай им ровно то счастье, которое им нужно. У всех это разное — кому-то нужна всего лишь улыбка, кому-то моток шелковых нитей для вышивки, а для кого счастье заключается в том, чтобы тебе помочь. Именно поэтому запасы счастья неисчерпаемы.
Для человека в черных одеждах счастье было тем крючком, на который можно насадить рыбку.
Не будет рыбка послушной, начнет трепыхаться, — не будет ей счастья. Страдай рыбка, поделом тебе, строптивой. Нет у тебя Расширенного Сознания. Ты помучаешься — и снова сама, добровольно, заглотишь крючок.
Но мои учителя своими книгами учили меня не так:
Я стоял против Сциллы, теряя последние силы,
На бессмертное Зло покушался со смертным копьем.
Мне сказали: мой милый, к чему доводить до могилы?
Даже боги, и те… Я стоял, настояв на своем.
Как светло. Иногда хорошо умирать под луною.
Убивал женихов? Нет, не помню, должно быть не я.
Троя, море, Циклоп… Лишь одно здесь, у ложа со мною:
Я стоял против Сциллы. Стоял против Сциллы. Стоял.
И я счастлива, что благодаря своему ремеслу ведьмы знаю, какие они, настоящие люди. И могу отличить незабудку от дерьма.
Глава четырнадцатая
ТЕМНАЯ ЖЕСТКАЯ ЛАДОНЬ
Погода в тот день была теплой, солнечной и ветреной.
Совсем скоро должны были распуститься первые зеленые листья.
Сестры не было, она лечила плечо.
Эны тоже не было, она простудилась.
Ничего не мешало ни мне, ни наставнику.
Барабаны сердца бешено стучали. Кровь шумела в ушах, она давно шумела, с той поры, как наставник возобновил беседы после Праздника Темных Дней.
Ветер раздувал мой плащ, только алая кисточка капюшона колыхалась.
Наставник запоздал. И тоже принарядился. В белую, украшенную загадочными надписями разлетайку, привезенную из храмов во влажных джунглях.
С наставником я не поздоровалась, как не здоровалась с ним со дня отправки письма за Реку.
Разминка прошла по заведенному порядку. Я тихонько махала в своем углу цветастыми рукавами, стараясь напоследок получить удовольствие от движений.
Когда разминка закончилась, наставник благостно нас оглядел и, улыбаясь, сказал:
— Воистину сегодня великий день. В прошлый раз у нас была растяжка, мы хорошо растянули тело. А сегодня я покажу вам такую чудесную вещь, как духовная растяжка. Вы узнаете о себе такое, чего никогда до этого не знали. Сегодня я подарю вам, мои дорогие, два ключа. Целых два секретных ключа за одно занятие! Вспомните, было ли когда-нибудь такое раньше? Никогда! Садитесь в уголке поудобнее, на коврики. Никто ведь не торопится?
В этот миг и нужно было уйти. Потому что именно я торопилась.
Но слова "духовная растяжка" остановили меня. С давних времен ведьмы не понаслышке знакомы со многими мастерами растягивания души и тела. На дыбе, к примеру. Душа прекрасно растягивается, когда косточки хрустят, связки рвутся и кровавые пузыри лопаются на губах.
Холодную ярость сменила ярость горячая. Хорошо, посмотрим, что это за духовная з-за растяжка з-з-за такая…
Когда все уселись вдоль стеночки и вытянули ноги, наставник проворковал:
— А теперь закроем глазки. Я буду задавать вам вопросы, а вы должны будете отвечать. Про себя. А потом вслух, когда я спрошу. Один, два, три, четыре. Какая нога тяжелее? Правая или левая? Какая нога тяжелее? Правая? Левая?
Это было божественно в своем непробиваемом невежестве. У наставника ученик которое занятие с ним не здоровается, кланяется пустому месту, закрылся наглухо. А наставник, вместо того, чтобы отозвать человека в сторонку и спокойно выяснить, в чем дело, начинает стайные игры на внушение: сначала потеряв доверие ученика, потом дополнительно отпинав того по болевым точкам. (Точнее, думая, что отпинав). Да за такие вещи даже подмастерья в лоб получают, чтобы не позорили ремесла, не позорились сами. А этот человек, похоже, искренне гордился своим умением управлять людьми. Тьфу!
Подождав мгновение, чтобы все осознали, какая нога у них тяжелее, наставник начал спрашивать.
В ответ раздавалось:
— Правая!
— Левая!
— Никакая!
Он обратился ко мне:
— А у вас?
— У меня обе ноги были одинаково тяжелые, — почтительно объяснила я наставнику.
