— Думаю, сразу после обеденного перерыва.
— Почему не до?
Кто же променяет сытный обед на беседу со свидетелями?
— Такова полицейская практика, миледи.
— Поверю вам на слово, мистер Стоун. Итак, до обеда мы свободны в своих передвижениях и намерениях?
— Вполне.
— Тогда не смею более вас задерживать.
— Миледи?
— Возвращайтесь к фроляйн Цилинске. Или вы не считаете, что ей сейчас ваше общество необходимо чуть больше, чем мне?
Намёк понятен. Иду. Сам напакостил, сам и буду отвечать. По всей строгости, потому что спрашивать с себя тоже буду сам.
***
Пух невесомых локонов на подушке. Тёмно-синие, бордовые и кремовые линии клетки на пледе, укрывающем хрупкое тело. Несмотря на худобу и измождённость, Ева не фарфоровая ваза, не упадёт и не разобьётся от случайного прикосновения, но что сейчас творится внутри сознания, погруженного в сон?
Думаю, что знаю. Нет, почти уверен. Со мной тоже произошло нечто подобное. Чуть мягче, пройдя стороной, но переживаний хватило с избытком.
Мы вели наблюдение за свидетелем, проходящим по очередному делу. Рутинная работа, многочасовое сидение на пятой точке, невероятная скучища и при всём этом — невозможность отвлечься на что-то ещё. А тут ещё сменщик выбыл из строя, и пришлось дежурить не двенадцать часов, а двадцать три... Положено было двадцать четыре, но старший офицер смены, прибывшей на час раньше, посмотрел на моё лицо и сказал: иди-ка отоспись, парень. И я пошёл. Потому что слишком устал. Пришёл домой, рухнул в постель, проспал часов десять, а на следующий день в участке узнал, что примерно за полчаса до официального окончания моей смены свидетеля убили.
Разумеется, мне было проще, чем Еве. Но это теперь я могу так говорить, а в те дни...
Никакие уговоры не действовали. Чувство вины не желало уходить, настойчиво, каждую минуту бодрствования и сна долбя моё сознание безыскусной и неопровержимой мыслью: человек умер из-за меня. Умер, потому что я ушёл. Остался бы до конца положенной смены, все наверняка сложилось бы иначе. В конце концов, если бы убийство произошло всего на три четверти часа позже, я с полным правом мог бы считать себя всего лишь наблюдателем и...
Вот такая дребедень меня мучила. Мучила довольно долго, с месяц или больше, иногда обманчиво затихая, чтобы в следующий момент обрушиться на мою голову с новыми силами. И логика не помогала. Да, я имел полное право уйти. Да, меня официально отпустили. Да, моё физическое состояние, скорее всего, не позволило бы предотвратить совершение преступления. Но что толку в логике, когда прямо перед глазами непристойно оголился факт: я ушёл — человек умер?
Выкарабкиваться было трудно. Помню, полицейский психолог пытался мне помочь, но своими беседами только злил и действовал на нервы. Ох, сколько всяких гадостей я тогда наговорил бедной женщине... До сих пор стыдно встречаться. Она всё делала правильно, но не учла главного. Мне нужно было найти ответы внутри себя, а не снаружи. Так уж я устроен.
Во-первых, следовало перестать спорить с независящими от моих желаний обстоятельствами. А во-вторых, нужно было раз и навсегда признаться самому себе: я не всемогущ. Просто? Да, на первый взгляд, и то, и другое легко выполнимо. Но попробуйте проделать это в молодом и полном сил возрасте, когда кажется, что можешь свернуть горы, стоит только поднатужиться и...
Наверное, я справился с душевными терзаниями только потому, что устал. Вымотался морально и физически. Иссяк настолько, что в одно прекрасное утро понял: больше не могу переживать. Не получается. Перегорел. После всего случившегося знакомые стали замечать, что я стал суше и холоднее в общении, но поскольку личностные изменения удачно совпадали со значением моей фамилии, дальше рассеянного удивления и шуток дело не зашло. Правда, примерно полгода спустя выяснилось, что проблемы вернулись или, что будет точнее, и в первый раз не думали меня покидать. Именно тогда, на грани отчаяния и надежды я познакомился с Максом, доктором Максом Лювигом, который... Научил меня многим интересным штукам, сам того не желая.
Втоптать себя в грязь не так уж сложно: отставьте чувства в сторону, поднимитесь на ступеньку вверх и пошире откройте глаза. Всего и делов-то.
«Открыть глаза... Нужно открыть глаза... Нужно?...»
Конечно, девочка. А то я уже заждался.
Она шевельнулась. Перевернулась на бок, оказавшись ко мне лицом. Глубоко вздохнула и распахнула веки.
Светло-голубой взгляд из зарослей бахромы пледа, натянутого на голову — картина, достойная кисти сюрреалиста.
— Почему ты здесь?
— Потому что сейчас не могу быть нигде больше.
А ещё потому, что наша суровая хозяйка строго-настрого велела мне скрасить твоё одиночество.
— Ты всё время выполняешь только приказы? И никогда-никогда не хотел сделать что-то сам? Что-то своё собственное?
— Исполнять чужую волю всегда безопаснее: не несёшь ответственности за свои действия. И не чувствуешь угрызений совести... Думаю, ты понимаешь, о чём я говорю.
Жмурится. Сжимает веки упрямо, сильно и совершенно бессмысленно. Потому что в следующее мгновение снова открывает глаза, виноватые и расстроенные.
— Я не могла иначе.
— Знаю.
— Почему ты не остановил меня?
— А разве нужно было?
— Но тогда бы...
Всё верно. Если бы я схватил тебя за руку, вернул на место, получил бы пощёчину и истерику на весь ресторан, зато фроляйн Нейман не лежала бы сегодня на мостовой под деловым центром. Скорее всего не лежала бы. Конечно, остаётся возможность умышленного убийства, инсценированного под суицид, но... В таком раскладе я сомневаюсь ещё больше, чем в выводах относительно прожорливого парня.
— Женщина осталась бы жива? Да. Возможно.
— Так почему же...
Ты, и правда, не понимаешь? Или притворяешься? А-а-а, ты просто не хочешь! Все кусочки головоломки у тебя есть, правила, по которым нужно сложить картинку, тоже известны, но ты знаешь, что как только последний цветной кусочек картона займёт своё место, отступать будет некуда. И всё же, зачем пятиться назад, когда можно шагнуть вперёд?
— Потому что каждый из нас вправе сам выбирать свою дорогу.
— Но это... жестоко.
— Это жизнь.
Мы не можем знать, чем отзовутся наши слова в чужих душах. Не можем, пойми. Собрать информацию, прописать методики и алгоритмы, построить модель, замкнуть цепь... И попасть впросак, потому что не учёл насморка или вспышки гнева по поводу плаща, испачканного брызгами из лужи. Казалось бы, мелочи, но они могут перевернуть всё с ног на голову, и человек поступит не так, как поступал во всех предыдущих похожих ситуациях, а совсем иначе. Добро бы, ровно наоборот, но в реальности вектор действия может направиться, куда угодно.
