— Дэ Грисс!!! Выползай, Скорпион! Я вырву твой хвост, и напою тебя твоим же ядом! И никто не пострадает! Хватит смертей! Вельмааарк!!! Я не желаю их всех убивать! Мне нужен ты! Только ты!!!
Вдруг строй качнулся, дрогнул, заскрежетал и разошелся. Вперед вышел рыцарь в вороненых доспехах, украшенных серебряными узорами. Забрало поднято, лицо смуглое, загорелое. Серые глаза светились отрешением и фанатизмом. Он был истинным героем — раз шел умирать. За спиной трепыхался черный плащ. Такой же черный щит украшала серебряная голова быка. Пеший рыцарь? Он должен восседать на коне. Странно, но все мигом послезали с коней. Наверное, подумали — я жутко не люблю кавалеристов. Я остановился и с кровожадным вниманием изучал новоявленного героя.
— Ты кто такой? — плюнул я в него потоком ветра. — Ты же не Вельмарк?
— Я Ольгер фон Бергштайн, герцог Даргланда, командующий пятью полками пешего войска.
— Дальше, — рявкнул я.
— Что — дальше? — не понял он.
— Все. Чего там у вас: цвет, символ, девиз, обет, и так далее. Как и положено.
— Мой цвет — траур. Мой символ — бык. Мой девиз — яростно несись, и враги разбегутся. Я дал обет осадить столицу Империи Золотого Грифона.
Я посмотрел на него и зевнул.
— Да, знавали мы таких быков. Но таким девиз один — следи за рогами.
— Зачем ты уничтожил наше войско?! — смело крикнул широкоплечий рыцарь.
— Я?! Ваше войско?! — повышался мой голос. — Открой глаза, милейший, я его еще не уничтожил!
Я грозно оскалился. Он порывисто отступил на шаг. Но гордость и самоотверженность заставили его остановиться.
— Я уничтожил рыцарей, — устрашающе напомнил я, демонстративно разминая плечи. А сейчас примусь за кнехтов.
— Кто ты? — ужас окрашивал его голос, оплетаясь едва уловимой дрожью.
— Неважно, — не своим голосом низко рокотал я. — Важно то, что вас сейчас не станет.
— Почему ты так жесток? — его глаза негодующе сузились, в них вспыхнуло суровое пламя.
— Ты ли это спрашиваешь, идущий на войну? — дико захохотал я, запрокинув голову и тыча в него пальцем.
Он пристыжено замолчал. Я вновь оскалился и продолжал:
— Где дэ Грисс? Где этот прославленный скорпион? Выдайте мне его, и все останетесь живы. Нет — и вы все умрете. И умрете жестоко. А жестокость мою вы уже видели.
Солдаты загудели и зашептались. Принялись оборачиваться. Но Ольгер воинственно потряс щитом и мечом и грозно воскликнул:
— Я не предатель! Я лучше умру, чем предам своего сюзерена!
— Эх, жаль, — с тяжелой скорбью вздохнул я. — Потому-то я и не хочу вас убивать. Я вижу в вас преданных и настоящих воинов.
— Да, мы таковы! — он глухо ударил мечом по щиту. — Мы лучше умрем.
— Эх, на сей раз жаль, что желание твое искренне…
И я властно вскинул правую руку. С моей ладони сорвалось его желание. Оно понеслось вперед, по пути принимая форму сверкающего обода. И чем дальше летело, тем отчетливее проявлялся тонкий ледяной диск, горящий на солнце. Он молниеносно крутился, и горел острой кромкой. В том блеске отражалось небо, черные доспехи и смерть…
Ольгер умело вскинул щит, защищаясь от неведомого оружия. Серебряный бык грудью встал на защиту хозяина. Но не ведал бесстрашный герой, каким щитом следовало защищаться. Не ведал, а потому…
Сверкающий диск с треском прошел сквозь щит, вылетел и распался искрящимся облаком. На черном фоне наискось сияла тонкая полоска. Герцог постоял мгновение, а после его тело осело, рассеченное пополам. Со стуком распался щит. Еще живые глаза горели недоумением и детской обидой. Но внезапно потускнели и закатились. Обильная кровь и все остальное потоком вырвалось и вывалилось наружу.
Я сделал шаг.
— Вельмааарк!
Кнехты в немом ужасе уставились на меня. На шлемах снова задрожали гребни и козырьки. Благоразумие и воинская стойкость боролись в отважных сердцах за их жизни. Я искренне надеялся на победу первого. Я надеялся, что они выпихнут Вельмарка. Я надеялся до конца…
И вдруг из самой глубины строя раздался четкий повелительный голос:
— Щиты по-днять!
Передний строй пехоты по привычке вскинул щиты.
— Строй со-мкнуть!
Раздался грохот. Стена сомкнулась.
— Алебарды го-товсь! — воинственно приказал громогласный голос.
Приказ тут же подхватили сотники.
— Первая линия го-товсь!
— Вторая линия го-товсь!
— Третья линия го-товсь!
— Четвертая линия го-товсь!
Ровные ряды блещущих лезвий взлетали над головами, образуя лесенку — чем дальше ряд, тем длиннее древко. Хм, какая выучка. А главное — какое мужество. Или безумие…
— Пики на бе-дро! — чеканили приказ луженые глотки.
В стыках сужающихся щитов блеснули острые жала. Они жадно вытянулись, угрожающе лязгая о стальную оковку. В последнем тяжелом хрипе грянули боевые рога.
— Пе-хота, впе-ред!
И строй, качнувшись, ринулся на меня. Я обреченно закрыл глаза. Не угадал. Благоразумие верха не взяло. Что ж, значит все они — жалкие марионетки в руках повелителя. Игрушечные солдатики, управляемые опытным игроком. Колонны безумцев, восходящие на алтарь войны. Жертвы чужих желаний. Пустые никчемные жертвы. А оттого и не жаль их. Да, какой губительной может стать преданность. Игрок жаждал жизни, и прикрывался ими, как щитами. Собственно, почему как? Высокие, красивые, посеченные щиты стеной шли на меня. Стая белых скорпионов замахнулась ядовитыми жалами в последней яростной надежде.
— Щиты держать!!! — рявкали сотники.
— Держать строй!!! — повторяли десятники.
— Выше знамена!!! — приказы катились один за другим.
— Оружие к бою!!!
— Алебарды на плечо!!!
— Пики на бедро!!!
— Мечи поднять!!!
— Пехота, вперееед!!!
С угрожающим звоном наклонились алебарды, еще дальше выдвинулись копья. В глубине строя замелькали мечи и топоры. И щиты слаженно пошли на меня. Загорелись воодушевленным отрешением пустые глаза. Раздался дружный рев многотысячной солдатской глотки. Волна безумия подхватила войско и погнала вперед. Никакой разум уже не мог остановить ее. Те, кто жаждал жизни, уже не властны были в своих желаниях. Их захлестнуло желание толпы. Их зажали и подхватили чужие тела, погнали чужие ноги. И разум поддался безумию. Воздух наполнился запахом близящейся смерти. Я захохотал, ощетинился, сглотнул голодную слюну. Как долго ждал я этого мгновения. Как сильно надеялся, что оно не наступит. Но ничего не поделаешь. Ведь я тоже уже не мог остановиться.
И я с чудовищным ревом кинулся на пехоту. В глазах ярким огнем полыхнуло неуемное кровавое пламя. Дикое и свирепое. Изначальное и священное. Хотя то всего лишь отражение всех солдатских глаз, их взглядов, их желаний. Я вбирал в себя всю их силу, их ненависть, их ярость. Я нес им их единственное желание — смерть. Героическую смерть — смерть в священном бою, за правое дело. Лишь о ней мечтают все герои. Лишь ее получают они.
