— Это всего лишь праздное любопытство, — продолжал он. — Рассказав мне, ты никому ничем не навредишь…
Финрод переместил рохира на поле «алда», усиливая его башней. Безумие, подумал Гортхауэр — переходить к оборонительной манере сейчас, когда требуются решительные действия?
— Твое молчание удручает меня, — вздохнул он, выдвигая вперед валу. — Угроза башне.
Финрод взял валой темную нэрвен.
Ну что ж, напросился сам… Гортхауэр взял валу валой.
Финрод передвинул рохира на поле «нолдо».
Безумец.
Гортхауэр двинул валу вперед, ничем не рискуя: нэрвен так быстро не передвинется вперед, а в одиночку рохир башню не возьмет.
— Угроза башне, Финрод.
Эльф шагнул рохиром на поле «нгвалмэ». Бесполезный ход: в одиночку рохир не берет башню…
Если не…
Проклятье!
Финрод снял своего рохира с доски и заменил королем. Посмотрел Гортхауэру в глаза, слегка улыбнулся.
Пройдя все пять полей, рохир может стать королем…
Вала Гортхауэра уже не мог угрожать башне, он ведь находился не между рохиром, нэрвен и башней, а между башней, нэрвен и королем! Следующего хода у него не было. Нэрвен взяла его с ходу.
Оставался один формальный, пустой ход, — белые рохир-король и нэрвен против башни. Гортхауэр смешал фигуры, избавив Финрода от необходимости делать этот ход.
Затем хлопнул в ладоши, призывая стражу.
— Уведите, — приказал он. Стражники встали по бокам Финрода. Эльф поднялся из-за стола.
— Скажи, ты не жалеешь, что отказался выиграть для одного из вас свободу?
Серые глаза эльфа взглянули на него сверху вниз без торжества или насмешки, серьезно и отстраненно.
Гортхауэр махнул рукой стражникам и проводил взглядом облеченную незримой броней фигуру.
* * *
Илльо получил ответ раньше, чем думал. Как только вернулся из поездки в Ост-ин-Рован.
Замок пришел в запустение. Старого Рована и его слуг не облагали ни военными, ни трудовыми повинностями — но и не снабжали пищей и одеждой. Старики побирались у бывших своих вассалов. Жалкий конец для пожилого рохира; неудивительно, что он решился на столь отчаянное предприятие.
Утром, входя в трапезную Каргонда, он увидел вернувшуюся Тхуринэйтель. Та что-то пила из кубка — пила как воду, жадно. Но эта жидкость была краснее и гуще, чем вода…
Илльо взял ее кубок, понюхал то, что поначалу принял за старое красное вино…
— Значит, это все-таки ты, — похолодев, он поставил кубок на стол. — Ты пила его кровь… Чью ты пьешь на этот раз?
— Свиную, — пожала плечами Тхуринэйтель. — Перевоплощение отнимает много сил. Она необходима мне, чтобы нести службу…
— Зачем, Тхуринэйтель?… Зачем?
— Ты о том случае? Посмотри сюда…
Она расшнуровала ворот, обнажив шею и то место, где сходились ключицы. Там темнело пятнышко, словно от ожога.
— Это не Берен был ранен. Это я была ранена, — сказала она. — Смертельно. Заколдованной стрелой с серебряным наконечником. Чтобы выжить, я должна была выпить крови…
— И ты…?
— Такова моя судьба, Илльо. За то, что я овладела тайными знаниями, скрытыми от нас Валар, я расплачиваюсь тяжело. Знание Тьмы сжигает — ты помнишь это? Жизнь плохо держится в моем теле. Ее нужно подпитывать свежей кровью, время от времени. Обычно это свиная кровь. Скажи, чем это хуже кровяной колбасы?
— Но в тот раз свиньи под рукой не было, так? — ледяным голосом спросил Илльо.
— Послушай, — Тхуринэйтель ласково коснулась его руки. — Он вызвался сам. Добровольно. Одни только болтают, что готовы отдать возлюбленным всю кровь, а он сделал это… Если не веришь — спроси у него.
— Я спрошу, — пообещал Илльо.
Случай предоставился этим же вечером. Обычно по завершении всех дневных дел рыцари Аст-Ахэ сходились в трапезной. Сдвинув все кресла и скамьи поближе к камину, пели или читали стихи, или вели благородные беседы. Как правило, кроме них никто этом участия не принимал — у горцев были другие развлечения, у орков тоже. Но в этот раз что-то задержало в трапезной Болдога и после трех дней отлеживания спустился из своей комнаты Берен.
Он продолжал попивать вино, сидя в кресле, и Илльо казалось, что он слишком уж усердствует. Когда вино кончилось, Берен взял кувшин и отправился на кухню.
По прошествии недолгого времени из кухни донесся грохот, стук падения чего-то тяжелого, громкое ругательство.
— Не иначе как наш князек на ногах не устоял, — хмыкнул Болдог.
— Не нужно было отпускать его одного, — покачала головой Этиль. — Он еще слишком слаб после ранения.
— Он уже слишком пьян, — поправил орк.
— Я схожу за ним, — Эрвег встал и направился в кухню.
Через пять минут он появился. Берен висел на его плече, свободной рукой удерживая кувшин. Волосы его были в пыли и паутине, тыльная сторона кисти — рассажена в кровь.
— Он свалился в винный погреб, — Эрвег осторожно сгрузил горца в кресло. — Кажется, разбил руку.
— Это мелочи, — миролюбиво заметил Берен. — Главное — кувшин я удержал. Мастерство, Эрвег, не пропивается.
Даэйрэт, собравшаяся было играть, надув губки, барабанила пальчиками по льаллю, который только с этой оказией сумела отобрать у Эрвега. Она собиралась поиграть сама, но происшествие расстроило ее планы — все интересовались только Береном. По глазам девушки было видно, что она собирается сказать какую-то колкость, но как-то все не может подобрать слова к случаю.
— И долго ты будешь пить? — спросил Илльо.
Берен поставил кувшин на стол.
— Здесь — четверть линтера, — сказал он. — Если мне никто не поможет, то это я растяну до второй стражи.
— Тогда налей мне, — протянула кубок Тхуринэйтель.
— С удовольствием, госпожа, — горец налил вина в ее бокал. Илльо заметил, что руками он действует еще довольно ловко, а вот слова проговаривает уже слишком быстро, словно смазывая отдельные звуки.
— Ты же знаешь, — Берен вернул кубок эльфийке. — Мне для тебя ничего не жалко.
— Тогда уж и мне, — сказал Болдог.
— Был бы ты такой же ладной бабенкой, я бы тебе налил, — все с тем же пьяным миролюбием сказал Берен. — А так обходись сам.
— А я подумала, ты решил сделаться виночерпием, — наконец нашлась Даэйрэт.
— Я? Виночерпием? Отчего бы нет… Милая леди, после того как я побывал карателем, мне и должность золотаря не покажется слишком обидной.
— Так за чем же дело стало? — Болдог налил вина и себе. — Начинай, а хоть завтра.
— Это дело зимой не выгребают, Болдог. А впрочем, откуда тебе знать, вы же его не выгребаете вообще никогда.
