Тинрайт снова погрузился в созерцание бухты. Одна лодка перевернулась, и все, кто был в ней, оказались в воде, среди вздымавшихся волн. Это его не касалось, но все же было приятно видеть, что несколько лодок, главным образом скиммерских, повернули в их сторону. Какой-то скиммер, держась одной рукой за руль своей утлой лодчонки, другой втащил на борт маленького ребенка.
— Извини, — сказал Тинрайт. — Я тебя не понимаю.
— Песня! Мне нужна песня! — ответил Пазл.
Голос шута был таким настойчивым, что Мэтти Тинрайт отвернулся от бухты и сцены спасения. Казалось, морщинистое лицо Пазла светится изнутри: шут ликовал.
— Ты должен написать что-нибудь умное! — настаивал он. «Интересно, сколько успел выпить старикашка?»
— Ты хочешь, чтобы я написал для тебя песню? — спросил поэт.
Пазл утвердительно затряс головой.
— Я сам сочиню мелодию, — проговорил он. — В молодости у меня неплохо получалось. И у меня хороший голос. — Шут вдруг сник и помрачнел. — Никогда не старей. Слышишь? Никогда не старей.
Честно говоря, Тинрайт пока еще об этом не думал. Он считал, что старость находится от него на том же расстоянии, что другой континент где-то на юге. Он никогда не видел тех мест, никогда о них не вспоминал, разве что заимствовал случайную метафору, родившуюся там, если слышал ее от других поэтов. Например: «Темный и сладкий, как виноград Ксанда».
— А какую песню ты хочешь спеть?
— Вовсе не смешную. Сейчас не время веселиться, — важно кивнул старик, словно неумение смешить было его продуманным решением, а не трагедией жизни. — Что-то героическое и жизнерадостное. Историю о Силасе или каком-нибудь другом рыцаре-переселенце. Возможно, Вечно Страдающая Дева вполне подойдет к празднику Кануна зимы.
Тинрайт задумался. Нет никакого прока в том, чтобы помогать Пазлу. Несмотря на бесконечные воспоминания о прошлом, шут сегодня не ближе к королевской семье Южного Предела, чем сам Тинрайт. Но с другой стороны, вдруг король вернется? И не такое случалось в этом мире.
Кроме того — Тинрайта поразила эта неожиданно пришедшая в голову мысль, — старик ему нравится, и он с удовольствием окажет ему услугу. В конце концов, боги знают, что Пазл не одарен талантами к искусству, в отличие от самого Тинрайта.
— Прекрасно, — согласился он. — Но ты даешь мне мало времени.
Пазл радостно заулыбался.
— Ты замечательный парень, Мэтти! И настоящий друг. Песня не должна быть слишком длинной: когда трапеза заканчивается и выпито много вина, внимание придворных рассеивается. Спасибо тебе. За это стоит еще глотнуть.
Он поднял кувшин, сделал несколько глотков и передал Тинрайту, а тот чуть не выронил его, снова отвлеченный созерцанием бухты.
— Скиммеры спасли семью, — отметил он. — Пусть боги покусают друг друга, только посмотрите! Полуголые на таком холоде! Мне никогда не понять скиммеров. У них под кожей должен быть толстый слой жира, как у тюленей.
— Холодно, — согласился Пазл. — Давай лучше спустимся отсюда. — Он прищурился, вглядываясь в даль. — Посмотри, из-за тумана не виден даже Лендсенд. Он накрыл все холмы и долины. Скоро опустится и на город. Мы называем это «мрачной» погодой. — Пазл обхватил себя тощими руками и повернулся к Тинрайту. — Как ты думаешь, этот туман не связан с сумеречным племенем?
Тинрайт посмотрел на туман, сползавший с вершин ближайших холмов. Его клочья походили на зеркальные отражения белых гребней, вздымавшихся на поверхности моря.
— Это же мыс между океаном и заливом, — ответил он. — Там часто бывают туманы.
— Да, конечно, ты прав, — кивнул Пазл. — С нами, стариками, такое случается: как только холод пробирает до костей, в голову лезут мысли… — Он смахнул с глаз слезы, выступившие от ветра. — Давай спускаться. Сядем на кухне у огонька, допьем кувшин и поговорим о моей песне к Кануну зимы.
— Кто твой хозяин? — спросил Чет.
Уиллоу смутилась. Впервые она вела себя так, как положено девушке ее возраста.
— Я не знаю, как его зовут… зато знаю его голос, — сказала она.
Чет отрицательно покачал головой.
— Послушай, девушка, я не знаю тебя и не знаю, что привело тебя ко мне. Не исключено, что в другое время я бы пошел с тобой — просто ради любопытства. Но сейчас я только что вернулся из утомительного путешествия под землей, после которого свалился бы с ног сам повелитель… сам Керниос и проспал бы неделю. В другой комнате лежит мой мальчик. Он болен. Возможно, умирает. Моя жена переволновалась за нас обоих. Поэтому я не пойду к твоему господину, тем более что ты не знаешь его имени.
Девушка посмотрела на него долгим взглядом. Узкое лицо ее было серьезным — казалось, слова Чета еще не успели достигнуть ее ушей. На мгновение она закрыла отяжелевшие веки, потом снова подняла взгляд на фандерлинга и спросила:
— Зеркало у вас?
— Что?
— Зеркало. Мой господин говорит, что, если вы не можете прийти сами, вы должны передать зеркало со мной.
Она протянула руку бесхитростно, как маленький ребенок, что просит конфетку. Несмотря на крайнее изумление, Чет невольно задумался. Девушка была высокой даже для племени больших людей, довольно симпатичной, и все же, хотя она и выглядела умытой, а ее простенькое платье — чистым, что-то в ней было не так: при взгляде на нее возникало ощущение, что она одевалась в темноте.
— Твой хозяин… хочет зеркало? — переспросил Чет. Он бессознательно сунул руку в карман своей потрепанной, пропитанной потом рубашки и сжал в ладони гладкий, прохладный предмет.
«Все, я выдал себя», — подумал фандерлинг.
Однако девушка на него не смотрела. Она стояла, по-прежнему вытянув руку и уставившись в одну точку, будто смотрела сквозь стену дома.
— Он говорит, что каждый проходящий момент приближает наступление Первозданной ночи, — заявила она.
Услышав произнесенные устами девочки-лунатика слова Чавена, его жуткое предсказание, Чет был так потрясен, что даже застонал.
— Я должен поговорить с женой, — ответил он после паузы.
На улицах Города фандерлингов было совсем мало народа, и фонари уже притушили на ночь. Те редкие прохожие, что шли им навстречу, смотрели на Чета с удивлением. Многие уже слышали про его возвращение из глубин, но их ждал новый сюрприз: Чет Голубой Кварц, только что вернувшийся после тяжелого приключения, шествовал за девушкой из племени больших людей к выходу из города с таким угрюмым видом, словно направлялся к месту казни.
И Чета действительно одолевали тяжелые мысли.
«Опал даже не кричала, — вспоминал он, следуя за девушкой к городским воротам. — Я бы понял, если бы она ругала меня. Я и сам с трудом верю, что согласился пойти. Но видеть, как она поворачивается спиной и бросает: „Делай, что хочешь“… Неужели это из-за ребенка? Или есть что-то другое и оно беспокоит Опал еще больше, чем меня?»
