Теренций же просто обрадовался. Он-то давно надеялся, что Мать забудет о всяких нудных правилах и просто усыновит его друга.
— Вот здорово, — сказал он, беря младшего брата за руку. — Теперь бы ещё вытащить этот твой камень…
В этот же день и Странник впервые спустился со второго этажа к обеду. На него смотрели недобро. Пожалуй, только цветочная фея заинтересовалась им, и то потому, что ужасно скучала по Теро-Теро. Который обещал вернуться только завтра, а всем известно, как это мучительно — ждать до завтра. Фея прохаживалась взад-вперёд перед тарелкой Странника и поглядывала на него. В конце концов она не выдержала и спросила:
— И за какие же такие деньги ты согласился укокошить нашего Омегыча?
За столом стихли все разговоры. Несколько пар глаз устремились к фее и Страннику.
Тот невозмутимо хлебал наваристый фасолевый суп и поглядывал на крошечную фею насмешливо, но незлобно.
— Хозяйка, — сказал он матери, когда молчание прискучило ему. — Мне кажется, не мешало бы тебе и со своих детей взять что-то вроде клятвы, что они не причинят никакого вреда мне. Потому что я, связанный обещанием, данным тебе, не смогу отбиваться от них.
Дети молчали. Омегыч, маленький и серьёзный, встал из-за стола и подошёл к убийце.
— Ты узнаёшь меня? — спросил тихо.
— Конечно. Хоть у меня и нет тающего ключа, я без ошибки могу указать на того, кто проглотил исчезающий камень, потому что я помню глаза всех своих жертв.
— И много у тебя их было? — звенящим в тишине голосом спросила фея.
— Ты ведь Наперстянка, да? — спросил Странник. — У тебя бледно-жёлтые волосы и зелёные глаза с золотыми крапинками. Ты похожа на цветок наперстянки. Я однажды взял заказ на фея по имени Ирис, который слишком много знал… и очень жалел потом, что связался с таким заказом. Убивать фея — всё равно, что ребёнка! Но Свободные беспощадны не только к объектам, к исполнителям тоже. Каждый заказ продлевает жизнь моей больной сестры.
— Нет у тебя никакой сестры! — топнула ногой фея. — Убийцы не могут быть хорошими!
— Омегыч мой пятый объект, и самый сложный. А дни моей сестры тают. Если я не принесу камень…
— Ндай, да возьми, — Анда положила на стол шкатулку с вторым камнем. — Только не открывай возле Омегыча.
Теренций спохватился и оттащил младшего брата за шиворот подальше от убийцы.
Но тот и не думал открывать шкатулку — похоже, он и так знал, что там. Он очень бережно погладил блестящую металлическую оковку, коснулся крошечного замочка.
— А если бы я соврал? — спросил он леденящим голосом. — А если бы я украл камень и не вернул его Свободным? И вместо меня они прислали бы другого человека… быть может, знакомого вам, из тех, с кого вы не стали бы брать клятв, а посадили бы его рядом с собой за стол? И если бы это был такой человек, который поднимет руку и на дитя, и на женщину? Что тогда?
Фея взмыла в воздух и повисла прямо перед носом Странника, пытаясь разглядеть его глаза.
— Дурак, — сказала она. — Да Теро-Теро тебя просто на хлеб намажет и свиньям скормит за такое.
— Ты не врёшь, — сказала Мать Некромантов. — Не знаю, что там насчёт сестры, но камень ты отдашь прямо сегодня. Я вижу, что ты ещё можешь исправиться, поэтому потом приходи сюда снова. Тебе и твоей сестре, если она существует, здесь не будут рады, но вам найдётся место.
— Но она умрёт, — напомнил ей Странник.
— Ничего-ничего, это не имеет значения, — как-то очень мягко сказала Мать. — Тут не умирают.
* * *
— Ты ведь не пытался летать без присмотра, пока меня тут не было? — спросил Теро-Теро Ливендод.
— Нет, что ты!
Со стороны вряд ли кому-то покажется, что у этих двоих есть что-то общее. Лич — скелет в чёрном доспехе, весь такой пафосный, на груди ожерелье из самоцветов, руки в перчатках, унизанных перстнями. На голове шлем, украшенный султаном из длинных белых человеческих волос. Не надо думать, что Теро-Теро такой уж франт. Всё, что на него надето, служит для него поддержкой и имеет свои функции.
А оперённый одет лишь в штаны грязно-зелёного цвета да рубашку застёжкой назад, сшитую Матерью. У него чистое, светлое лицо, обрамлённое чёрным и сероватым пухом и большие жёлтые глаза, как у совы. На руках и спине у Бессвета чёрные перья. И два больших крыла за плечами. Эти-то крылья сейчас и оглядывает Теро-Теро. У него глаза из голубых топазов и магии, и сверкают они на солнце так ярко, что Бессвет щурится. Ему не нравится мягкое солнце сентября, но что делать? Теро-Теро, как всегда, прибыл ненадолго, а вечером у Теренция на него какие-то планы.
Мать Некромантов сидела тут же, на скамеечке у дома, и смотрела, как Теро готовит Бессвета к первому полёту.
— Ты же говорил, что мне самой придётся заняться его воспитанием и становлением на крыло. Что заставляет тебя возиться с Бессветом? — спросила она, улыбаясь.
— Мне просто стало любопытно, получилось у меня или нет.
— Получится, — сказал Бессвет, стараясь не вкладывать эмоций в свой тон.
Вот что роднит этих неродных братьев — так это безразличие в их голосах. Если не знать этих двоих, то можно подумать, что они и эмоций не испытывают!
Маленькая цветочная фея сидела на крупном белом гладиолусе. Она жадно следила за личем, находя в его скупых движениях особую прелесть, а в сухих интонациях слыша заботу и тепло.
Жаль, что не на неё направленные! Она обняла коленки худенькими ручками и вздохнула. Её рыцарь был прекрасен, но она сама… такая крошечная! Как это было печально…
Бессвет оттолкнулся от земли ногами и распахнул крылья, подняв лёгкий ветер. Сорвалось с его крыла одно чёрное перо, взлетело вверх, и тут же с крыши дома слетел крупный ворон, описав круг рядом с оперённым. Бессвет взлетел невысоко, подлетел к яблоне, сорвал поздний золотистый плод, прозрачный с одного бока, и надкусил. Его лицо в этот миг было торжественно и серьёзно, он словно смотрел внутрь себя.
Он протянул руку, и ворон сел на неё. Бессвет приземлился с ним на руках, погладил отливающие зеленью и синевой перья, так похожие на его собственные, и отпустил в небо. В его ладони недолгое время ещё словно продолжало биться птичье сердце.
Ворон улетел недалеко — в сад, к старой толстой липе, за которой притаилась, закрыв глаза, Анда. Её сердце колотилось ничуть не медленнее, чем у птицы, которая села на её плечо. Сознание Анды вернулось от птицы к ней, и кровь прилила к её лицу, когда она получила прикосновения Бессвета.
Из окна за полётом следил и Теренций, едва не крича от восторга. Как же хочется летать…
— И я полечу, — шепнул он.
Череп Гоша ядовито хмыкнул.
— Ты проиграешь!
В дом тихо вошёл вечер в чернильно-фиолетовых тапочках на босу ногу. На нём была байковая ночная рубашка до пят, а поверх — стёганый халат, потому что ночи уже стали холодны.
Мать Некромантов сидела на крыше дома, там, где раньше непременно устраивался Теренций. Она завернулась в плед и держала в руках огромную кружку горячего чая. Она уже давно не сидела просто так, спокойно, глядя на звёзды и мечтая о чём-то очень хорошем. Но сейчас ей не хотелось даже мечтать — только пить чай со звёздами и любоваться осенней ночью, только и всего. Она прекрасно понимает Теренция и Бессвета в их желании взлететь туда, где серебро сталкивается с бескрайней чернотой, где звёзды расталкивают тьму в стороны, где серая неясыть бесшумно машет крыльями.
Матери Некромантов стало тепло под пледом, её руки грела толстая большая глиняная кружка. Она подумала: хорошо бы, чтобы все поскорее выздоровели.
Но чай кончился, и на дне кружки осталось отражение лишь нескольких осколков серебра. Становилось всё прохладнее. В саду дети выставили в ряд большие столы, накрыли их — должно было начаться соревнование обжор. Мать подхватила плед и пошла спускаться: ей было интересно проследить за тем, как Теро обыграет прожорливого чайного гнома.
…А вечер остался в кресле-качалке на веранде, потому что в тапочках бродить по тропам заросшего сада, похожего на лес, ему неудобно.
